Выбрать главу

— У стола четыре ноги, все равно что у коня четыре. Сзади добежит...

Стегнул кнутом по столешнице, гу'кнул, свистнул и уехал.

Другой житель накупил глиняных тарелок, латок, горшков. А скласть не во что. Житель что придумал? Кол из огороды выдернул, днища у горшков, у тарелок пробил, на кол посуду надел и отправился восвояси. С гордостью на Офоню поглядел:

— Вы-де, нынешние, нутка! Догадайтесь так, как я.

Офоня с ярманки в село. Около крайней избы галдеж, крык, мужики кучей бегают... В воротах хомут на гужах распялен, и в этот хомут мужики лошадь палками загоняют:

— Эй, эй!... Вали, вали! с того боку забегай! Эй, забегай...

Где беда, Офоня первой:

— Мужички, что с коняшкой?

— Кого тебе? Видишь, лошадь на ярманку гулять запряга'м.

— Дак разве палками надо в хомут? Разве так запрягают?

— А по-твоему, за хвост надо привязывать телегу-ту?

— Дозвольте, я покажу, как в нашей губе'рни.

Хомут от ворот отвязал, лошаденку погладил, этот хомут тихонько наложил — без крыку, без канители...

— Поезжайте! Да как я велю, век так делайте! Кресьяна к ему на шею всем обшеством бросаются, обнимают, дарят безумны поцелуи и клятвы:

— Незабвенной юноша, у нас завтра перевыборы. За вашу хениальность выбирам тебя в бессменны придседатели.

— Душевно рад, но не могу. Я специально умных искать иду, да все вот на эких безумцев навертываюсь. Адью!

Стоит Офоня, приуныл:

— Не домой ли поворотить?... Везде народ однакой... Нет, вон ешше хто-то скачет... Не умной ли человек что работат?

Близко подошел да и сел, где стал.

Против дома на тыну брюки стоя распялены, и почтенной гражданин в подштанниках в эти брюки сразбегу попасть норовит. Сажен за пять разбежится, выгалит ногами, а все мимо.

Наш парнишко хохотал, хохотал, наконец гражданину за рубаху сграбился:

— Папаша! Умоляю! Разъясните вкратце, почему эти скаковы рекорды?

— Что тебе? Видишь, на ярмарку наряжаюсь! Брючки выутюжил, теперь в них стремлюсь попасть.

— Скакать-то почто?!

— А у вас как? Через голову надевают? Или голы ходят подобно негритянам и алипутам? Нет, мы на таку низость пе способны.

— Я не к тому: ты сядь да надень.

— Коман?

— А вот как.

Часу не прошло, уяснил этот гражданин, как надо одеваться. Расплакался, как дитя. Говорит:

— Все хениальное просто! Какой прогрец и угрикультура! Хорошо, теперь лето, дак можно на улке разбежаться, занимаясь тувалетом, а зимой!... С полатей скачем в брюки-ти. Также и при обувании, со стола, с печи в поставленные валенки сналету стремимся. В пиджаки с лавок ныряем... В преклонном возрасте дак горе.

Офонька заплакал громким голосом и убежал домой. Живет теперь с сестрицей, с дедушкой и с бабушкой.

III. ХОВРЯ

Муж с женой, с Хо'врей пришли в город. Ховря зазевалась да и потерялась. Муж затрясся, глаза выпучил и заревел:

— Хо'вра!! Хо'вра-а!!!

Народ собрался:

— Ты что пасть открыл? Здесь город! Эдак не ревут!!!

Из-за вашего го'рода да пропадать Ховриной го'ловы?! Хо'вра!! Хо'вра-а!!!

ЩЕДРАЯ ВДОВА

У купеческой вдовы дочка помре' — богатая невеста. По городу пошел слух, что вдовица дочернее приданое раздает неимущим. Является к ней бедная девка.

— Здравствуйте, Матрена Савишна.

— Что скажешь, голубушка?

— Люди-то сказывают, у вас дочерниного именьица много осталось...

— Не знаю, много ли, мало ли, а одного платья шесть сундуков, белья два комода, обутки три ящика, саков да пальтов два гальдеропа...

— Слышала я, что по бедным невестам — сиротам вы кое-что пожелали раздать...

— Не кое-что, а все. Потому — добрее да проще меня на свете нету. Я вам, беднякам, мать, вы мои дети!

— Благодетельница, наделите меня платьем, хоть немудрящим...

— Пла-атьем?! Ишь, како слово выворотила... Да ты понимаешь ли, каковы у нашей Манюшки платья были?... Все по моды да с фасоном!... Да к твоей ли роже барышнино платье?...

—  Платье нельзя, дак башмачков нет ли худеньких?...

— Станет наша Манюшка худеньки носить! Покажи-ка ногу... Ну и лапишша! Дам я тебе магазинны ботиночки!... Хороша и в лаптях!

— Может, платок головной старенькой есть?

— Платок?! Что ты, дура, неужто наша дочь платки носила, как проста девка! У ней шляпок семнадцать картонок осталось...

— Ну, простите, что побеспокоила... пойду.

— Стой! Я бедным мать и благодетельница. Платок ты просила — на тебе платочек ситцевенькой. Только его дочка вместо отюжки держала, дак он с краев оборвался и середина выгорела... Заплату нашьешь... Бери, пользуйся. Я для вас, бедняков, го'ла рада роздеться!