Б. Суходольский. Ученая беседа в парке. Десюдепорт, конец XVIII века
Б. Суходольский. Занятие астрономией. Десюдепорт, конец XVIII века
Строения, подобные архангельскому Капризу, были давно популярны в Европе, где назывались эрмитажами (от франц. ermitage – «убежище отшельника») и украшали каждую королевскую резиденцию. Свой эрмитаж, даже не один, имелся у Екатерины Великой. В голицынской усадьбе таких убежищ было сразу два: пару Капризу составляла расположенная рядом библиотека, не имевшая классического вида и, судя по всему, не предназначенная для хранения книг. Каменная в середине и деревянная по бокам, покрытая штукатуркой и белой краской, она стала лучшим произведением Фомы Ивановича Петтонди. Имя этого талантливого архитектора было известно немногим даже в России, видимо потому, что работал он в провинции, занимаясь не дворцами, а как в Архангельском, парковыми павильонами. Петтонди сделал библиотеку изящной, визуально легкой, снабдив скромную постройку ротондой, колоннами, высокими окнами и лепными элементами (медальонами и карнизом у потолка) в интерьере. Свое былое значение Каприз утратил уже к началу XIX века. При новых владельцах он приподнялся на один этаж в центральной своей части и обрел четыре классические колонны на всю высоту. Перестав быть эрмитажем, здание превратилось в обычный жилой флигель с несколькими спальнями, гостиной, бильярдной, девичьей светелкой и кухней. Тем не менее по виду все комнаты по-прежнему напоминали дворцовые залы. Украшенные живописью (около 70 полотен, среди них 30 «головок „Ротари“), скульптурой, зеркалами и китайским декоративным фарфором, они, по сути, являлись музеем, куда сами хозяева заглядывали редко, зато часто приглашали гостей.
Каприз госпожи Голицыной
Бывшая библиотека, в настоящее время Чайный домик
Участь соседней библиотеки была гораздо менее счастливой. Изящное творение Петтонди сильно пострадало во время пожара в 1829 году, утратив оба деревянных крыла, но сохранив каменную середину с круглым залом. Эта часть – ротонда гармоничных пропорций с прелестной отделкой внутри – сохранилась и поныне. Прежнее название павильона постепенно забылось, но возникло новое – Чайный домик. В 1782 году, будучи по делам в Стокгольме, Николай Алексеевич впервые увидел гидравлическую машину и решил заказать себе такую же для снабжения водой Большого дома, оранжерей и стоявшего между ними фонтана, тогда единственного в усадьбе. С ее конструктором, капитаном механики Норбергом, Голицын вначале общался письменно, сделав заказ и прислав описание усадьбы и отведенного машине места на берегу реки. «Представился изрядный случай, когда князь говорил мне, что желает иметь рисунок водяной машины, которую хотел бы исполнить в одном селе своем, называемом Архангельским, в 17 верстах от Москвы» (из письма Норберга).
В то время подобные устройства существовали только в моделях: теоретическое описание одного из них за 10 лет до того было опубликовано математиком Бернулли и одобрено Петербургской академией наук. Норберг охотно согласился претворить идею в жизнь, по его собственному замечанию, «дабы поспешествовать науке». Не прошло и нескольких месяцев, как машина, не имевшая себе равных во всей Европе, была готова. Норберг проявил немалую смелость, решив использовать недавно изобретенный винтовой насос, приводимый в действие водяным колесом. Представленное шведским академикам, его произведение удивило тем, что по мощности намного превосходило единственный аналог, работавший в парке Марли под Парижем.
После этого Норберг получил приглашение в Россию. Однако, прибыв в Архангельское, сразу приступить к работе он не смог, поскольку встретился с непредвиденными трудностями. Приказчик, описавший место установки гидравлической машины, забыл о весенних разливах, и механику пришлось переделывать проект. К весне 1785 года все было закончено: техническая новинка расположилась на плотине, там, где речка Горянка впадала в Москву-реку. Успешно действуя с помощью колеса, вращение которого обеспечивало течение, машина поднимала воду на 20 м, и та, попадая в специальный резервуар, текла по деревянным трубам в парк. Она работала в усадьбе до 1816 года, пока не была заменена так называемой водовзводной башней с первым в окрестностях Москвы паровым двигателем.
Теперь о важности того, что сделал в Архангельском швед Норберг, можно судить по письмам мастера, изданным (видимо, на средства Голицына) в виде изящной книжечки на французском языке. Кроме рассказа о работе устройства и его подробного описания, в ней имелся чертеж водяной системы, снабжавшей водой не только парк и Большой дом, но и малые дворцы, то есть Каприз и библиотеку.
Одна из оранжерей и фонтан, единственный в парке Голицына
«Село Архангельское на левом берегу Москвы, – описывал усадьбу Голицына чиновник московской канцелярии в 1800 году. – Господский дом каменный о трех этажах со службами. При нем регулярный сад, в оном же 2 ранжереи каменные с плодовитыми деревьями». Совсем по-другому в то же время отозвался о ней историк Карамзин: «…своим вкусом и великолепием эти сады способны удивить самого британского лорда». Накануне XIX века дворцово-парковый ансамбль в Архангельском в целом был уже создан. Во дворце можно было жить, в парке – развлекаться, только подпорные стены и павильоны еще продолжали достраивать. Голицынский архив, небогатый и к тому же частично утраченный, не сохранил имен тех, кто непосредственно работал в Архангельском. Остались неизвестными и те, кто распоряжался на огромной строительной площадке. Вряд ли это был зодчий-иностранец Тромбара или кто-то из его прославленных русских коллег. Скорее всего, в создании усадьбы участвовало много людей. Приехав из разных городов и стран, они говорили на разных языках, но имели единое художественное видение, отчего сумели создать ансамбль гармоничный и, что еще удивительнее, цельный. Главная роль во всем этом, несомненно, принадлежала самому Николаю Алексеевичу. Обладая прекрасным вкусом, он имел некоторые познания в архитектуре, хорошо знал местность, отчего мог сам заказывать проекты. Помимо всего прочего, князь, если не лично, то через управляющих и приказчиков, руководил строительством – во всяком случае, такая задача ему была по силам.
Очень жаль, что широта планов Голицына не соответствовала его материальным возможностям. Он был богат, но не настолько, чтобы должным образом содержать столичные дома и несколько имений. Денег требовало не только Архангельское, но и Никольско-Урюпинское – вторая подмосковная усадьба, где князь тоже строил дом, правда, не такой большой. В 1798 году, когда Павел выразил желание отправить стареющего вельможу «на пенсию», он больше не пожелал выслуживаться перед государем, которого недавно так почитал. Князь скончался в 1809 году, не сумев закончить строительство. Княгиня больше не нуждалась в столь тяжком бремени, каким ей виделась огромная увеселительная усадьба, и 19 сентября 1810 года продала ее за четверть миллиона рублей Николаю Борисовичу Юсупову – человеку знатному, богатому и к тому же более удачливому, чем ее покойный муж.
Щеголять и показывать
Новому владельцу Архангельского очень повезло, ведь ему досталось не просто поместье, а настоящее произведение искусства. Неважно, что перечисленные в купчей Большой дом, Каприз, деревянная библиотека, 4 каменных флигеля, оранжереи, каменный манеж и прочая недвижимость находились в плачевном состоянии. Скорее всего, он совсем не расстроился, узнав, что из 40 комнат дворца 13 были не отделаны и потому не пригодны для жилья. Как отмечалось в той же купчей, «одна из оранжерей, деревянная, крыта тесом и гонтом, и на ней крыша крайне ветха, и течь идет». На второй, каменной теплице крыши не имелось вовсе. Между тем цену поместья определяли не постройки, ведь их можно было переделать или заменить новыми, а уникальный, практически готовый ансамбль, создание которого требовало не столько денег, сколько времени и особо мыслящего архитектора, какого в тогдашней России нужно было поискать.