А потом я заметил чуть дальше по палубе Торрина и Деллиду Сайнхемов, они тоже смотрели на берег, негромко переговариваясь и указывая пальцами то на одно, то на другое здание. Романтический образ Мьюриси сразу поблек, я подошел к старичкам и одолжил им бинокль. В этих роскошных виллах и квартирах жили по преимуществу самые обычные порядочные люди, вроде Сайнхемов. Я постоял немного, слушая, как они обсуждают свою новую квартиру и будущую в ней жизнь. Оказалось, что Торринов брат со своей супругой уже здесь, на Мьюриси; они поселились в том же самом доме и обещали к приезду Сайнхемов навести в их квартире полный блеск.
Затем я вернулся на прежнее место и стал смотреть, как меняется прибрежный пейзаж, по мере того как корабль плывет на юг. Холмы подходили все ближе и ближе к морю, золотистый пляж сменился утесами, о подножья которых разбивались волны, дома и гостиницы исчезли, еще немного, и скрылись последние следы цивилизации, природа стала такой же дикой, первозданной, какую мне случалось видеть на малых островах. Корабль шел совсем близко к берегу, так что в бинокль я мог различить массу деталей, вплоть до птиц на росших по краю утеса деревьях.
А затем впереди показалось то, что я принял сперва за устье неширокой реки; корабль свернул направо и поплыл вверх по течению. Вода здесь была тихая и глубокая, бутылочно-зеленого цвета. И слева, и справа — непролазные заросли гигантских ароидов. Полная неподвижность и влажная, липкая тишина.
После нескольких минут продвижения по этой душной, словно напрочь лишенной воздуха расселине, зажатой между безмолвными стенами джунглей, стало ясно, что мы свернули не в устье реки, а в пролив, отделявший главный остров от малого, потому что зеленые стены раздвинулись, открыв нашим глазам огромную, безмятежно спокойную лагуну, на дальнем берегу которой раскинулся Мьюриси-Таун.
Теперь, когда до конца путешествия остались немногие, быстро ускользавшие минуты, меня охватило неясное чувство тревоги, почти что страха. Корабль стал залогом моей безопасности, объектом, который кормил меня и нес к намеченной цели, местом, куда я возвращался после недолгих вылазок на берег. Я научился жить на корабле, свыкся с ним, как прежде свыкся со своей городской квартирой. Покинуть его — это снова шагнуть в неведомое. Мы сами вносим знакомые черты в то, что нас окружает; все увиденные мной до того острова были чем-то случайным, мимолетными впечатлениями, а вот теперь мне предстояло сойти на берег всерьез, прочно встать на островную землю.
Это было возвращение автономного «я», временно утраченного мною при посадке на корабль. Мой страх перед Мьюриси не имел под собой никаких разумных оснований, этот остров был перевалочным пунктом, местом пересадки с корабля на корабль, и никак не более. К тому же меня там ждали. Там имелась контора Лотереи Коллаго, то есть люди, которые обеспечат следующий этап моей поездки.
Я стоял на носу корабля до самого момента швартовки, а затем нашел Сайнхемов, пожелал им счастья, попрощался и пошел в каюту за саквояжем.
Несколько минут спустя я уже шел по набережной, высматривая такси.
7
До конторы Лотереи Коллаго было всего пять минут езды, она располагалась в узком тенистом переулке. Я расплатился с водителем, и старая пропыленная машина тут же умчалась, вовсю громыхая по булыжной мостовой. В конце переулка она резко свернула направо, сверкнула стеклами, вылетая из тени на свет, и присоединилась к сотням других машин, с ревом мчавшихся по улице.
Контора Лотереи, схожая скорее со средних размеров выставочным залом, смотрела на улицу двумя большими зеркального стекла окнами. В дальнем от окон конце, за целым лесом растений в кадках стояли письменный стол и несколько шкафчиков. За столом сидела молодая женщина, она листала какой-то журнал.
Я подергал дверь, но та оказалась заперта. Женщина услышала, вскинула глаза и помахала мне рукой. Затем она достала из ящика стола связку ключей.