Во время уроков Петр Арианович, конечно, ничем не выказывал своего особого внимания ко мне или к Андрею. Нельзя было, однако, скрыть, что мы вхожи к нему в дом. А Союшкин не был вхож. Но ведь он был первый ученик, и географические карты на доске развешивал именно он, а не кто другой!
Подталкиваемый ревнивой обидой и любопытством, Союшкин стал набиваться к нам в товарищи. Мы с Андреем отклонили его домогательства.
Вот с каких давних пор и от какой, по сути, пустяковой причины началась эта вражда с Союшкиным, которая впоследствии доставила мне и Андрею немало неприятностей, хлопот и даже тяжелых переживаний.
...В апреле, когда зазеленели деревья, мы стали совершать воскресные загородные прогулки.
Еще накануне, в субботу, охватывало меня сладкое предпраздничное волнение. Андрей, сидя рядом за партой, озабоченно хмурился. "Банку для насекомых захватить, - бормотал он, загибая пальцы. - Два сачка. Нож охотничий не забыть..."
Это были не просто прогулки с учителем, нет, это было путешествие в неведомое, в Страну Тайн.
Двигались строго по компасу. Маленький, на вид игрушечный, он всегда был при Петре Ариановиче. Наш учитель носил его на часовой цепочке вместо брелока - терпеть не мог разной модной в те годы металлической фигурной чепухи: якорьков, лир, охотничьих собачек.
Бывало, впрочем, что компас не вынимался. Петр Арианович учил нас ориентироваться по солнцу и по часам, по мху на стволах деревьев, учил находить друг друга в лесу по условным знакам. По дороге развертывал целую цепь замысловатых задач-приключений и сам был увлечен и доволен не меньше нас.
Помню одну из таких воскресных прогулок.
День выдался теплый, солнечный. Широкой поймой Мологи шагали мы все дальше и дальше от Весьегонска. Следом за нами плыли в воде облака. Распрямлялся полегший за зиму камыш. Хлопотливо журчащие струи обегали островки с одиноко торчащими ветлами. Кое-где темнели избы на островах.
С компасом в руке мы определяли части света. На восток от нас, за холмами, покрытыми березняком, располагался город Пошехонье, родной брат Весьегонска. На севере был Череповец, на западе - Вышний Волочек. Все болотистые, низменные места, страна озер, которую населяло когда-то диковинное племя Весь.
Кустарник был очень высок, почти в рост человека. На упругих плетях его уже появились листочки. Мы двигались как бы в сплошном зеленом, нежнейших оттенков тумане.
А наверху, в просветах, синело небо.
Весело было перекликаться друг с другом, перебегать по хлипким жердочкам через ручьи или, остановившись, в молчании наблюдать за хлопотливой беготней всякой водяной мошкары. Немолчно свистели птицы вокруг. Иногда подавали голос лягушки.
Солнце начало сильно припекать, когда Петр Арианович остановился. Я подбежал к нему. Раздвинув руками заросли, он смотрел на группу построек, черневших вдали.
Избы были странные: они стояли посреди болота на сваях!
Часть деревеньки была затоплена. Ребятишки, игравшие на пригорке, с воробьиным гомоном порхнули при виде нас в сторону.
Потом, когда мы устроились на привал, к нам подплыла лодка. В ней стоял во весь рост высокий худой старик с шестом в руках. Он был какой-то весь пегий от заплат.
Еще на середине реки старик начал улыбаться и стащил с головы замасленный картуз.
Это был знакомый Петра Ариановича, дед Лизы.
Взрослые мужчины в Мокром Логе занимались обычным для весьегонских крестьян отхожим промыслом - гоняли плоты - и сейчас отсутствовали в деревне. Один старик сидел дома.
- Я и дома при деле нахожуся, - сказал он, открывая в улыбке беззубый рот. - Мы птичкой кормимся.
- Охотники? - спросил Андрей с уважением.
- Нет. На продажу разводим.
Он проводил нас к своей избе на сваях, поднялся по шаткой лесенке и распахнул дверь. Мы заглянули туда. Шум внутри стоял такой, будто одновременно работало несколько прялок. То были канарейки, множество канареек. Прижившиеся на чужбине переселенцы из жарких стран суетливо прыгали в своих клетках, наполняя тесное помещение оглушительным свистом и щебетом.
- Мы из Медыни, калуцкие, - пояснил дед, осторожно притворяя дверь. - У нас каждая волость имеет свое предназначение. Из Хотисина идут по всей России бутоломы, иначе - камнерои, из Дворцов - столяры, из Желохова печники, маляры, штукатуры. Наша Медынская волость занимается канарейками.
- Сами и продаете их?
- Зачем сами? Скупщики скупают, потом развозят птичек по всей империи.
- Кто же у вас, у калуцких, землей занимается? - спросил Петр Арианович.
- Землей? - удивился дед. - А откуда ей быть, земле-то? У нас, слышь ты, одних графьев да князей, почитай, десятка полтора или два. Им-то кормиться надоть или как?
- А Лиза говорила: была у вас земля.
- Ну, это когда была! Была, да сплыла. Вода теперь на нашем поле, луга заливные.
- Чьи?
- Княгини Юсуповой, графини Сумароковой-Эльстон!..
Дед произнес двойной титул своей обидчицы чуть не с гордостью, будто ему приятнее было, что землю оттягала не простая помещица, а сиятельная.
- Мельницу она воздвигла на речушке, - словоохотливо продолжал он, - и плотину к ней. Вот и затопила вода землицу. Пошли мы к княгине, в ноги упали. Смеется; "Не виновата - паводок, вода!" С тем и ушли.
- Судились с ней?
- Что ж судиться-то? К ней губернатор кофий приезжает пить.
Петр Арианович встал, сердито дернул плечом.
- Канареечная волость! Подстрочные примечания к учебнику географии!..
Он долго говорил о чем-то со стариком - вполголоса. До меня донеслись только последние слова его:
- Ну и что ж, что далеко? Ты до моря не дойдешь - оно до тебя, может, дойдет!
Старик засмеялся. Он понимал, что барин шутит.
А про море зашла речь вот почему. Старик вспомнил, что служил "действительную" в городе Дербенте. И полюбилось ему море с той поры. Вот уж море так море! Правду в сказках говорят: синь-море!.. Перед смертью мечталось побывать еще разок." Дербенте, на море взглянуть. Да где уж! Ноги плохи стали, не дойти до Дербента...
На обратном пути Петр Арианович молчал, думая о своем. Потом обернулся к нам:
- Дед не поверил мне, засмеялся... А почему? Человек давно начал менять мир вокруг себя. На то он человек! Силен - да, но будет еще сильнее, во сто крат сильнее...