— Что именно, котик? — мурлычет последняя, сладко потягивается и выглядит мило-нежно, как, наверное, и положено влюбленной женщине после ночи любви с любимой женщиной.
— Это всё. Они в соседних комнатах? — едва привставая на локте, Рита промаргивает глаза, целится взглядом в окно, а затем в множество окон и форточек с «той стороны», при этом по-партизански кутается в одеяло от крамольной мысли о такой же любопытной инсайдерской Рите.
— Я этого Валентина Иосифовича помню, — зевая, потягивается Кампински, явно не торопясь покидать теплый плен «свободы» полосатого одеяла. — Иди сюда, моя любопытная, я расскажу тебе на ушко, на память. Он в окне напротив нашей кухни живет, но этажом выше, а Федька, наверняка, над нами. Ему тогда уже лет сто было, когда я здесь воевала за справедливость.
— Старику? — ластится Рита утренней ленью.
— Федьке! — смеясь, Ольга обнимает любимую, трется носом о ее висок и снова, закрывая глаза, падает в расслабленное ничегонеделание. — «Не поеду в Москву, хоть убейте меня, только нежно… стью».
— Солнце, давай этот быт мы отложим на пару столетий. Мне, наверное, тоже положено молвить стихами, на крайняк рэпом, но я не об этом, а о пакете… — пощелкав пальцами, как бы продолжая рифму, Ольга со смехом падает обратно в гамак, еще хранящий их с Ритой тепло.
— Где пакет этот с вкусняшками? — из всего вчерашнего дня вырисовывается съедобная идея.
— Тот из дома у дороги? — сидя на краю гамака, лохматая, босая и нежно-счастливая, Рита оглядывается на Ольгу, изо всех сил пряча плотоядный блеск в голодных глазах. — А ведь вы правы, Хьюстон, как никогда! Я сейчас съем… — она спрыгивает на пол, — всё, что угодно съем сейчас! Всё, что найду, что не спряталось, я не виновата!
Негласно согласившись друг с дружкой не пачкать посуду (которую, к слову, еще найти нужно), «охотницы» огляделись на царящий вокруг хаос и так же единодушно заняли место на широком подоконнике с удивительно и удачно удобной высотой.
— Эк, они угадали! — задумчиво восклицает Ольга, глядя, как Рита с загадочной улыбкой разворачивает пакетики и коробочки, красиво укладывает их. Невольно вспомнился самый первый их общий обед — «после самого первого нашего чувственного знакомства» — будоражат Ольгу воспоминания.
«О чем она думает? — пляшут адскую польку с воспоминаниями мысли-чертики и отражаются в Ольгиной голодной полуулыбке. — Моя инопланетянка такая непредсказуемая, но такая инопланетно милая».
— Кушать подано, — возвращая нежность ответной волной, мурлычет Рита, поднимает глаза на «свое сумасшествие», щедро одаривая любимую пряной смесью горячей любви с откровенным желанием напополам. — Знаешь, это самое замечательное из всех первых утр в новом для меня доме, да и городе. Оно очень странное. Такое щекотливое чувство опасности и восторга, как будто я иду по канату.
Рассказывая Ольге, Рита в лучах отраженного восходящего солнца действительно выглядит невесомой, ненастоящей. Всерьез опасаясь вместо тепла руки встретить лишь пустоту грезы, будто Рита лишь примерещилась ей в ответ на собственные тайные и не всегда до конца осознанные мечты, Оля бережно и аккуратно касается лица Риты кончиками пальцев. Мягкое тепло, золотистый в солнечных отсветах пушок и тонкий, едва уловимый аромат любимой.
— Солнце, с такими крыльями тебе не должно быть страшно, — на выдохе-восхищении голос становится ниже, доверительнее.
Боясь слов о любви, аккуратно обходят их на цыпочках, но всецело растворяются друг в друге, становясь единым теплом, Ольга и Рита продолжают неосторожно и наверняка неслучайно начатое однажды танго. Движения, слова, взгляды, чувства — плавно перетекают между ними в замысловатые, взаимозависимые фигуры. И, возможно, это звучит излишне фигурально, но иногда под действием неведомой силы (энергии), о которой только и говорят с самого начала времен, жить по-другому просто невозможно. Невозможно выражаться обычным языком — каждое слово приобретает бесчисленное множество эмоциональных фантомов, становится частичкой двоих, ведущих диалог. Маленькой золотой крупицей в миллионе своих же подобных, метелью кружащихся вокруг двух перво-виновниц происходящего.
— Планы на день? — опасаясь включать телефоны, беглянки от реальности и обязательств растягивают личное время на двоих насколько это возможно.
— Хочу познакомить тебя кое с кем, — озвучивает Ольга один из желаемых пунктов. — Моя хорошая знакомая, бывшая сотрудница Компании, сейчас преподает здесь в дизайнерской школе, или… я не помню, как правильно у них это заведение называется, но не суть.
Глядя на Риту в интерьере старой квартиры, Ольга понимает, что даже представить себе не может, что в голове у этой женщины, и при этом впервые с удивлением осознает прелесть неизвестности, терпкую странность доверия. Аккуратного, настороженного (с обеих сторон), но буквально летящего друг другу навстречу.
Вспомнив о шоколадке, подсунутой мамой перед самым уходом, Рита шелестит фольгой, украшает почти оконченный завтрак экзотической ноткой пикантной горчинки.
«Вряд ли мама даже подумать могла, в каком моменте, настроении и, главное, в какой компании пригодится ее подарок…».
— У них места есть? Сейчас же лето? — отламывая себе кусочек, Рита глядит на Ольгу в сомнениях и ожидании чуда. — Сейчас же каникулы…
Ольге за последние сутки таким чудом быть привычно и хорошо, это почти как доставать кроликов из цилиндра, только приятнее.
— У них курсы для взрослых, — заманчиво сообщает главной своей зрительнице, соучастнице, комсомолке и просто красавице… — Лето — самое время для вас, решивших сменить профессию или повысить квалификацию. Только они половину, наверное, уже прошли, но вы, моя дорогая, барышня умная, наверстаете.
— А потом? — соглашаясь с первым пунктом, Рита любопытствует услышать Ольгино видение второго и последующих. Время неудобных вопросов, когда обе придерживались отчаянного правила «не существует до и после, есть только мы здесь и сейчас», осталось в Городочном прошлом. Оно было оправдано там до поры до времени, правда, потом едва не сгубило будущее.
— Так и быть, побуду оракулом, — негромко смеется Ольга, чувствуя тот же холодок канатоходца в животе, о котором недавно говорила Рита. — Потом вы своим гением сотворите здесь умопомрачительное пространство. Не возьмусь ванговать, что это будет. Буду сама его ждать с любопытством. И, возможно, полюбите этот город еще сильнее, чем я его люблю. Мне очень странна внезапно возникшая гармония между тобой и этой квартирой. Честно.
Похоже, правда настигла Ольгу слишком стремительно. Настолько, что, формулируя ее для себя, она не может и не видит нужды удерживать слова.
— Я родилась здесь. Этим местом бредила, когда меня увезли в чужой дом и город, стремилась сюда. Оно у меня в крови, но почему-то ты в нем гораздо более естественно выглядишь, нежели я. Я не знаю, как объяснить себе этот феномен.
Обнимая Ольгу, Рита, напротив, все слова теряет. Видит метель золотинок из чувств и междометий, танцующую вокруг них по старым стенам, полам, кружащуюся в воздухе, сотканном из общего дыхания и сквозняков.
— В пятницу вечером встретимся? — обнимая Риту за талию, Ольга в призраках дней грядущих читает собственные предсказания. — Вечером я закончу пораньше и прилечу.
Рита льнет к теплу, с которым больно расстаться на секунду, не то, что до означенного дня недели, особенно, если учесть, что сейчас только вторник.
— Я уже жду тебя. Пятница вечер — моё любимое время суток, — шепотом отзывается Рита, становясь эхом Ольгиных чувств. Оно крыльями гигантской бабочки инвертирует страх в волнение предвкушения. Все самое неприятное осталось позади — нет больше тайн, нет недосказанности и обиды, канули в лету или Неву вместе с прошедшей ночью все глупые разногласия.