— А я думаю, что за фамилия знакомая! — крепкий мужчина в зеленой форме и такого же цвета шапочке, со свешенной с одного уха маской и какими-то бумагами в руках.
— Арсен? — Джамала удивленно хлопает ресницами. — Ты?
— Я, я, — соглашается врач, кивает Талгату, который неуверенно мнется за спиной женщины. — Жив ваш прыгун, операция прошла успешно, ролики спрятать, ремня всыпать. А ты чего это, мать, беременна, что ли? — без какой-либо связи он тычет пальцем в набор надкусанных покупок Джамалы, которые она все еще держит в руках и в данный момент прижимает к животу. Трехсекундное замешательство рикошетит взглядами Талгат — Джамала — Арсен.
— Не мое дело, конечно, — пожимает плечами врач, глядя на Джамалу, как рыбак на смачный улов, — но у Руденко сейчас страшный недобор. Он бы за тобой, как за Шамаханской царицей бегал! Пылинки бы сдувал! Так что…
Неизвестно, чем бы закончилась эта тирада базарного зазывалы, не появись вовремя Ольга (ибо Талгат уже вновь закипал в своей ревности).
— Карапетян! — в голосе Кампински ирония, радость и что-то еще. — Екарный ты бабай! Что ты здесь делаешь? — так обниматься могут лишь старые друзья.
За спиной Ольги смущенная Рита, словно извиняется за это бурное проявление чувств, кивает Талгату и Джамале, те кивают/здороваются в ответ.
— Мы все вместе в школе учились, — поясняет Кампински Талгату и Рите одновременно. — Потом он у меня в Москве жил, когда в магистратуру поступал, а в прошлом году, когда я на горнолыжник ездила, помнишь? — Исин согласно кивает. — Там Арсенчик по контракту был, француза одного спасал. Он приземлился неудачно.
— Француз, — трет ухо Арсен, — а теперь и я здесь. Жена на сносях, так что пока никаких контрактов, — вновь ловит взглядом Джамалу. — В общем, все хорошо с вашим кузнечиком. Полежит пока в хирургии, там посмотрим. Это у Руденко недобор, а у меня сезон!
За два часа, проведенные с дочерью наедине, Мишка чуть не постарел на два года, а устал на все двадцать.
Соня была неутомима в буйстве своей фантазии, и всевозможные проблемки с неприятностями сыпались на них обоих, как из рога изобилия. С той лишь разницей, что ее лично происходящее веселило и подстегивало к новым сомнительным свершениям, а Мишку добивало. В Сонькиных руках все буквально «горело», ломалось, рвалось, рассыпалось и пачкалось, пачкалось.
В конце концов, он привез ее домой, посчитав его островком спокойствия и «будет, кому за ней приглядеть».
Как же он ошибся!
Сначала Соня залезла к деду в мастерскую, чего раньше никогда не делала, и была изгнана оттуда разгневанным Никитой Михайловичем:
— Девочке здесь не место! Кто тебя так распустил!
Затем поспорила с бабушкой, что никакая она не маленькая, ей скоро шесть, и бабушка Диана, между прочим, ей уже многое доверяет, а дедушка Стефан даже обещал научить ее водить грузовик. На последнее заявление повелся двоюродный брат Сони, спорил с ней с пеной у рта, что она «брешет, как собака старая» и никогда этому не бывать. Пока оба не вцепились в волосы друг другу. За Ваньку с криками «наших бьют!» вступились младшие братья. Соня, осознав, что она одна против толпы, постаралась расцарапать их всех…
— Где ты? — звонит Миша Рите, стоя под закрытой дверью в подъезде. — Да, получилось немного раньше. Лунный ветер?
— …да, это кафе напротив второй больницы, — неожиданно сообщает голос жены из трубки. — Мы тут случайно, но скоро уже по домам, только тебя тогда дождемся, привози Сонечку. Ждем. Пока.
Он озадаченно слушает гудки в трубке. «За кадром» там была явно целая компания, но кто все эти люди, он и предположить не мог, пока не подъехал.
По летнему времени столики здесь стоят на улице. Из-за расположения напротив «больничного городка», контингент составляют в основном «клиенты» стационаров, их посетители, а также врачи с медсестрами.
Раскатистый хохот бывшего одноклассника ни с каким другим спутать невозможно. Талгат рассказывает что-то о своей стажировке, Карапетян громко хохочет, обнимая круглую, как арбуз, жену Карину. Дальше в полном сборе Джамала, Кампински и Рита. Последняя, расставив руки, ловит бегущую к ней дочку. Соня радостно обнимает маму и сбивчиво объясняет царапины на щеке:
— Это Ванька! Он теперь будет знать!
Золотарев здоровается за руку с Талгатом и Арсеном, мысленно наскоро пытаясь расшифровать себе происходящий трындец.
— Странная у вас компания, — хмыкает, обводя взглядом, — что празднуем?
Джамала гордо смотрит в ответ. Талгат, напротив, не смотрит демонстративно. Карапетянов вообще здесь слишком много. Рита гордо-ехидно опускает глаза, как умеет делать только она.
— День везунчика, — поясняет Ольга (ее покер-фейс невозмутим). Над столом пролетает всеобщий заговорщический смех. — Джамалу сегодня уволили неожиданно, затем ее брат попал к Арсенчику на стол, а за ним мама угодила в кардиологию. Все обошлось, в конечном счете, а осадок, вот, запиваем.
— А самое смешное, что нам всем ничего крепче ряженки нельзя! — Карина поднимает свой пластиковый бокал с означенным содержимым, Соня заглядывает в мамин и фыркает — фу, кислятина!
Арсена вызывают по рации.
— Я на дежурстве, — разводит руками он, помогает жене подняться, — пойдем, золотко мое, я провожу вас до кроватки…
Уходил Мишка словно убегал — скомкано попрощался, что-то ответил невпопад и, слыша за спиной дружный смех, (может быть, даже не относящийся к нему) быстрее запрыгнул в машину. В голову молотком застучала дурная кровь — они все против меня здесь! Они сговорились! Ну, ничего! Я всех их достану!
— Это Золотарев постарался с твоим увольнением, зуб даю, — тепло попрощавшись с семейством Карапетян, остальная компания погрузилась в Ольгину ауди.
Талгат подтверждает:
— Да, похоже на то.
Машина мягко едет по вечереющим улицам, где матовое освещение создает уютно-романтичный настрой.
— Джам, я предлагаю перевестись тебе в Центр и дело с концом, — продолжает Ольга «линию Джамалы». — Рекомендации мы с Талгатом такие напишем, что ого-го!
— Спасибо, — тепло улыбается последняя. — Но я только сегодня поняла, как давно не отдыхала и не была свободна. Дай мне хотя бы несколько дней.
Тихий смех компании ей ответом.
— Хорошо, — соглашается Ольга, — созвонимся.
Джамала с Талгатом выходят недалеко от «шукшинских».
— Мы пройдемся, спокойной ночи, — желает Исин.
— До свидаанья! — громко прощается вежливая Соня, чем вызывает умильные улыбки взрослых, и машина продолжает свой путь.
— Домой? — плавно снимается с места ауди. Ольгин голос, словно кошка, ластится о Ритин слух, вызывает мурашки на коже и на цыпочках подкрадывается к бабочкам, замершим ожиданием в темноте живота. Оно становится все тяжелее и неподъемнее.
— Да, — находит, наконец, в себе силы Рита. Ирония ситуации в том, что ее «да» несет обеим смысл «нет».
— Сонечке пора спать, — звучит запоздалым оправданием.
Ольга понятливо кивает, глядит исключительно на дорогу, а матовый свет Городка пропитан нежностью и взаимным, невозможным желанием близости.
— Ты тоже высыпайся, отдыхай, — плавно притормаживает, сворачивает во двор. — Завтра в три у нас погрузка и вперед.
Машина останавливается у знакомого подъезда. Ольга поворачивает голову, чтобы утонуть в бесконечности глаз самой странной и желанной в ее жизни женщины. Зная/чувствуя, что расстаться здесь и сейчас будет больно обеим, словно сиамских близнецов разделяют без наркоза, по живому.
— Если только не передумаешь.
— А ты пойдешь к нам чай пить? — разбивает томность вдребезги звонкий детский голос. — У нас красивые цветы есть, папа сегодня принес!
Сознание Риты ухает в черную пропасть и бьется там испуганной птицей, угодившей в сеть.
Ольга негромко смеется в ответ, зыркает на Сонечку.
— Нет, солнце. Как говорили в одном старом мультике — я не козел, я цветы не ем.
Издалека Миша трактует этот теплый момент — жутко крамольной сценой — человек, желающий видеть ужасы, найдет их даже в пасторали. Он оставил машину в соседнем дворе и уже больше часа поджидает в засаде.