— Незаслузенный похвала, но старый сердца грей! — не шибко ободренно пробурчал китаец. Курт хмыкнул.
— Незаслуженно не хвалил бы. Так вот. Двадцать или около того лет назад в наш город прибыл один… человек. Очень сильный колдун. Легендарная личность, считающаяся, строго говоря, не существующей. И он привез с собой некую вещь, бывшую до того момента в собственности иной организации. Я понимаю, что прошло достаточно много времени с того момента, но также верю, что твоя память гораздо надежнее любых архивов. Если ты что-то об этом слышал — ты должен мне сказать. В счет все того же старого долга.
Ляо застыл, уставившись в пол. Добрыня, «ожив» с молчаливого согласия детектива, вытащил из внутреннего кармана два аккуратно сложенных листа бумаги.
— Вот это, — низкий голос богатыря звучал мягко и убедительно, — предполагаемый портрет человека. Его зовут Кащей, но, естественно, имя могло и смениться. А это, — бумага прошуршала снова, — фотография предмета, который он похитил. Тот самый Меч, да.
Узнавание в глазах китайца подметил и Курт. Узнавание — и страх. Впрочем, информатор пришел в себя быстро. Он поднял взгляд, сжал тонкие губы; кожа его посерела, но видно было, что старик полон решимости.
— Моя долга перед твоя расти. Должна быть сама ходи «Конгрегасия», когда узнавай. Но шибко-шибко страшно. Теперь понимай: карма приведи тебя и твоя друга. Все вставай на своя места.
Замолчав, Ляо сглотнул, закашлялся, ухватил цепкой птичьей лапкой кувшин, стоявший неподалеку. Промочив горло, китаец продолжил:
— Кошчи (прим.: Kоšči, «невольник» (тюркск.) — одна из версий происхождения имени Кащея) действительна провезти Гоуцзянь (прим.: Китайский прямой меч цзянь, найденный во время археологических раскопок в 1965 году в округе Цзинчжоу. Вполне кандидат на роль Кладенца) в города. Но она быть не одна: ему помогай. Ты знай, которая.
Курт подался вперед. Под перчатками, которые детектив не снимал ни днем, ни ночью, заныла кожа, давно, казалось бы, затянувшая старые ожоги. Добрыня с некоторым недоумением покосился на детектива, но промолчал. А тот медленно, с расстановкой, уточнил:
— Зараза… Ты уверен, старик?
Молчаливый кивок и окончательно утратившая здоровый цвет физиономия собеседника были ответом. Никак это не прокомментировав, Курт встал, одернул пальто, сощурился и вышел вон.
На улице он не пошел к машине, а завернул за ближайший угол, где ничего не было, кроме пары мусорных баков. Последовавшего за детективом Добрыню встретил тяжелый, пытливый взгляд.
— Я знаю, о ком идет речь. Кащею помог Каспар. Мой старый, очень старый знакомый…
— Простите мне эту ремарку, майстер Гессе, — рыцарь был сама тактичность, — но я наслышан.
Курт, будучи невеликого роста, вдруг оказался совсем рядом с «напарником» и надвинулся на него так, что тот отшатнулся к стене.
— Каспар, — роняя слова, как пули в барабан револьвера, изрек Молот Ведьм, — сумасшедший, но крайне одаренный малефик. Его основной интерес — языческие боги, и он всегда, в любых ситуациях находит для этого интереса выгоду. А теперь скажи мне, — он перешел на «ты», не заметив бестактности по отношению к клиенту, — как может пригодиться убежденному культисту артефакт, который, по слухам, способен оживлять мертвых?
Последнее звучало, словно шипение рассерженной змеи. Лицо Добрыни на мгновение утратило уверенный вид — он словно наконец убедился в том, что читал и слышал о легендарном детективе, и это неприятно поразило. Но должность Грандмастера ордена накладывала свои требования и обязательства. Быстро придя в себя, рыцарь одернул костюм и ответил не менее строгим тоном:
— Понятия не имею! Уверяю тебя, — переход на «ты» состоялся с обеих сторон, — наше «Братство» не проводило никаких экспериментов, имеющих отношение к подобной… ереси и богохульству. Да, порой сила Меча позволяла буквально поймать умиравшего на грани окончательного ухода. Но не с той стороны! Некромантия запрещена! Об этом есть международное соглашение, а до него — всегда действовал здравый смысл!
Поймав себя на том, что голос начинает опасно повышаться, Добрыня повел плечами и продолжил излагать уже спокойнее:
— Кладенец действительно не просто меч. Он, как следует из названия, по факту умклайдет (прим.: Umkleidet, «переодетый» (нем.) – автор в курсе, что Стругацкие взяли слово «с потолка». Здесь же подразумевается и форма («измененный»), и функция («изменяющий»)). То есть «изменяющий суть». При его изготовлении был использован философский камень…
Курт хлопнул в ладоши.
— Вот. Вот зачем он Каспару.
Покосившись на детектива, рыцарь осторожно уточнил:
— Ты что-то понял?
— Конечно, — развернувшись в сторону Ford’а, бросил через плечо «напарник». — Даже доля силы магистерия (прим.: одно из названий философского камня) способна пробивать упомянутую тобой грань. И очень хорошо так пробивать… глубоко и мощно.
Пораженный внезапным осознанием, Добрыня устремился следом. А Курт продолжал, ныряя на водительское сиденье и гремя ключами под рулем:
— Пока не очень ясно, зачем это Кащею… Но Каспар явно вознамерился втащить к нам кого-то из самых Древних.
***
— Мне срочно. Нужны. Все. Наработки по Каспару, — продолжал твердить Молот Ведьм, нависая над директорским столом. Бенедикт устало вздыхал и тоже повторял сказанное полминуты назад:
— Это бесполезно, сын мой. Мы проверяли и проверяем любые хвосты. Каспара нет в городе. Поверь, если бы у нас была хоть одна зацепка — ты был бы поставлен в известность первым.
Добрыня опять прибег к навыку «прикинуться веником». Ему явно не улыбалось попасть в жернова конфликта, косвенным зачинщиком которого он и являлся. С другой стороны, вопрос, решаемый в настоящий момент, имел прямое касательство к интересам «Братства», поэтому на лице рыцаря отражалось известное колебание.
Курт выпрямился и потер лоб.
— Двадцать лет. Они сидят где-то у нас под носом двадцать лет, и кроме эпизодических стычек, когда Каспар сует мне под нос мою собственную беспомощность, мы ничего не можем с ними поделать. А тут еще выясняется, что где-то в заначке у наших славных друзей-малефиков спрятан артефакт, наделенный силой философского камня. Бенедикт, у меня начинает раскалываться голова, и вы понимаете, к чему я веду.
Озабоченно постучав пальцами по столешнице, директор покосился на гостя и пояснил:
— Майстер Гессе не наделен даром предвидения. Но если его толковый, хоть и горячий cranium (прим.: череп (лат.)) начинает, фигурально выражаясь, издавать потрескивания — значит, жди беды. Право, я уже сам начинаю жалеть, что не могу жестом циркового фокусника вытащить откуда-нибудь донесение с текстом: «Все следы ведут к…»
В этот момент мягко прожурчал звонок директорского телефона. Слух пожилого главы «Конгрегации» следовало беречь, и мастера из оружейной исхитрились, приглушив молоточек войлоком. Впрочем, по этому номеру звонили редко: внутренние дела обычно решались на уровне глав отделов, а извне мог прозвониться далеко не всякий. Напряженная, вопросительная тишина накрыла собеседников.
Прозвенело еще раз. Явно не ошибка. Бенедикт снял трубку и тихо, спокойно поинтересовался:
— Слушаю?
Сначала его лицо выражало лишь легкую досаду. Потом брови поползли наверх. Через десяток секунд он молча протянул устройство в сторону Курта. Тот ухватился за него, как за оружие.
— Гессе. Да?
— Теперь моя знай, как отдавай долга, — торжественно проскрипело в динамике. Удержаться от изумления оказалось делом непростым. — Отправляй сына, и вторая сына, и третья тоза. Всех отправляй. И мала-мала находи.
— Ляо, клянусь, если ты дальше будешь тянуть кота за вивимахер, я сдам тебя федералам по какой-нибудь серьезной, но унизительной статье! — прорычал детектив. Добрыня, разобравшись, о чем идет речь, оперся локтями на стол неподалеку и навострил уши. Директор Бенедикт откинулся в кресле и сплел пальцы, предпочитая подождать.