Полуденная толчея у юго-западных ворот Швейдница прервалась истошным выкриком какой-то торговки:
— Аааааа! Человеку плохо!!!!!! Умер, умер, умер!!!!
Подбежавший наряд стражи обнаружил лежащего на мостового человека, которого довольно вскоре опознали — это был инквизитор Хуго Шрётер. Когда к нему подошли доброхоты, он был еще жив, и последними его славами, как заявили свидетели, стала латинская фраза: — Qualis vita, finis ita (прим.: Какова жизнь, такой и конец (лат.)).
Как установило вскрытие, причиной смерти стал сердечный приступ, а значит, она произошла от естественных причин. Тем более, что, как показало расследование, Хуго Шрётер вовсе не сидел дома в последние дни, а проводил активный поиск преступника среди городского «дна». Как погибший на рабочем месте, он был посмертно повышен до обер-инквизитора, а его вдове была назначена приличная пенсия.
В этой истории для городских стражников, подбежавших к телу, осталось непонятным одно обстоятельство: на обеих руках инквизитора были обнаружены ножны для тайных клинков. Один клинок нашли под его телом, но второй пропал бесследно, оставив только несколько капель крови на земле — не иначе спер кто-то из бессовестных горожан, делавших вид, что оказывает помощь, да порезался, неуклюжая скотина…
IV. Сauda pavonis
(прим.: «Хвост павлина» – внезапное появление цветовых переливов на поверхности вещества в сосуде, что считалось признаком намечающегося процесса превращения низших субстанций в высшие, иногда наоборот – символом неудачного процесса, который приносит только шлак).
— Простите меня, отче, ибо я согрешил…
— Да, сын мой. Ты убил инквизитора. C’est un enfant terrible (Какой плохой мальчик (фр.))…
— Невозможно убить мертвого, отец. Хуго Шрётер был мертв в тот момент, когда я отравил его.
— Продолжай.
— Не смерть нам наносит раны, а жизнь. Человек может умереть, даже не зная об этом. Вы убили Шрётера давным-давно, когда отобрали у него меня и приказали забыть об этом. С тех пор жила только пустая оболочка, а не человек. При каждой встрече, при каждой произнесенной фразе он умолял меня — взглядом, жестом и мыслью — «Убей меня! Я не хочу так жить! Это — обман, а не жизнь!».
— Он был счастливо женат…
— Если бы он любил её, то не пытался бы убить меня.
— Самооборона оправдывает тебя более, чем эти философские экзерсисы… Хорошо, твой отчет принят. Топп дождется прибытия Бэя и его окружения и перебьет их всех, став «теневым королем» Силезии — и нашим ставленником. Как твоя рана?
— Царапина. К счастью, он не догадался или не решился отравить клинки.
— Как ты его отравил, кстати?
— Когда сядешь вкушать пищу с властелином, то тщательно наблюдай, что перед тобою, и поставь преграду в гортани твоей, если ты алчен. Не прельщайся лакомыми яствами его; это — обманчивая пища (прим.: Книга Притчей Соломоновых, XXIII, 1-3).
— Ха. Ты всегда умел уходить от ответа… Хорошо же мы тебя обучили... На свою голову. Меня сердечный приступ чуть тогда не хватил, когда Шрётер умудрился тебя сцапать. Операция по глубокому внедрению провалена — думали мы. Хорошо, что ты продержался нужное время, чтобы мы смогли переписать "легенду". Кстати, кардинал передает тебе сообщение: Il mio Mostro! Carpe noctem. Вскоре тебе предстоит внедрение в "Розенкройц", для последующей его ликвидации. Ты все понял?
— Все.
— Сейчас проверю: Carpe noctem — фраза, образованная от carpe diem, что значит — наслаждайся днем, лови момент, призыв радоваться жизни. Выражение же «carpe noctem» означает призыв извлекать пользу из ночи, заниматься с радостью какой-либо ночной деятельностью или же вести ночную жизнь. Какое значение вложил кардинал в свое сообщение?
— Оба.
— Сукин ты сын… Твоя епитимья…
Сидящий на коленях на холодном полу церкви человек опирается вспотевшим лбом о сложенные в молитвенном жесте ладони, чувствует холод зажатых в них бусин и начинает шепотом:
— Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae, visibilium omnium et invisibilium…
Как бы хотелось спрятаться за этими словами, как за щитом, и вытеснить ими всю ту мерзость, что пожирает тебя изнутри.
Демоны редко внимают нашим мольбам. Бог, впрочем, тоже. Остается только Надежда. Что все было не зря...
Permissum validus lucror!
Пусть победит сильнейший! (лат.)
Автор: Василий Григорькин
Воины Инквизиции атаковали замок Ольстенбург на рассвете.
Они рассчитали все правильно — только что отшумели новогодние праздники в расположенных неподалеку городках, и кровососущие твари, маскирующиеся под человеческий род, были сыты и спокойны.
Они хорошо подготовились — против их доспехов и приемов боя пасовали даже сверхсилы.
У них явно был опыт подобных сражений — и это было, наверное, самом главным фактором будущей победы.
Тем обиднее было то, что штурм, по существу, провалился.
Успешно захватив верхние этажи замка, люди не смогли добраться до логова, расположенного в самых глухих подвалах — их встретила целая цепь препятствий, возводимая стригами и их рабами не одно столетие: ловушки, баррикады, просто провалы… Потеряв темп и понеся потери, конгрегаты замялись… а потом кто-то опытный приказал отступить наверх. Вместо кровопролитного штурма они применили иной метод — старейший прием выкуривания зверя из норы: к вентиляционным отверстиям они подкатили несколько бочек с маслом, смешанным с чем-то еще и, вылив их содержимое, подожгли. А чтобы поставить жирную точку, подогнали чуть ли не воз пороха, взрыв которого превратил донжон в груду битого камня и щебня…
Готфрид фон Лейерштейн прислушался.
— Die Hoffnung und Beständigkeit gibt Mut und Kraft zu jeder Zeit! (прим.: Надежда и стойкость дает мужество и силу в любое время – пер. с нем. google) – фраза из немецкой рождественской песни «O Tannenbaum» («О, ёлочка!»).) — выводил чей-то хриплый голос. Человек. Инквизитор. Казалось невозможным, чтобы кто-то уцелел, но вот поди ж ты… Люди живучи. Как крысы или тараканы. Уцелевший откашлялся, сплюнул, завозился… Спел еще пару куплетов, потом пробормотал:
— Да, верно говорят, как новый год встретишь, так его и проведешь.
Странная пословица. Нелогичная. Впрочем, как все у людей. Обращенный в стрига еще во время Первого Крестового похода, фон Лейерштейн уже давно не считал себя человеком. Люди, по его мнению, были жалкими и ничтожными существами, придумавшими себе Бога — и тут же предавшие его. Создающие свои цивилизации — и с наслаждением их разрушающие. Склонные к саморазрушению, совершающие нелогичные поступки, играющие в войну… Все, на что они годились — отдавать кровь им, Господам Ночи. И сейчас еще один человек выполнит свою миссию — верховный мастер истратил слишком много сил во время боя, а потом — выкапывая заваленный подземный лаз, через который ускользнули последние четверо уцелевших его птенца — его надежда и будущее мщение. Ибо невозможно терпеть эту наглость — покушение жалкого сброда на их, Бессмертных, власть. И все они будут наказаны — кроваво и безжалостно. Они доберутся до всех в этой их новой Инквизиции — ночью, неожиданно и молниеносно. Пусть помнят — кто является сильнейшим видом в Мире!
Ради порядка он сам обошел уцелевшие подземные помещения, и вот — неожиданный подарок судьбы. Непроизвольно он облизнул губы.
Воин Инквизиции лежал в грязи и крови. Две трети его тела были придавлены рухнувшей стеной, он тщетно дергался, пытаясь выбраться с помощью единственной свободной правой руки. Он не мог дотянуться до меча и, похоже, понимал, что шансов на спасение у него немного... Нет вообще никаких шансов, с того момента, как около него материализовался чертов кровосос, подобравший меч.
Человек, не сводя расширенных глаз со стрига, внезапно поднес свою руку ко рту и вцепился в неё зубами. Что это — стремится удержать крик? Странно… Или же поступает как тот простолюдин, о котором ему рассказал знакомый мастер из Праги, который не пожелал участвовать в охоте, предпочтя заколоться? Идиот, забыл про наруч, металл не прокусишь и — твоя кровь — моя!