Он ежедневно совершал прогулки по окрестностям, пешком и верхом, встречался с разными людьми, вел переговоры — также по большей части — истинные. И все время не упускал из вида Марию.
Впрочем, он и так её из вида не упускал — поселился в трактире напротив дома, где она снимала комнату, на этаж выше — чтобы можно было смотреть сверху, не привлекая её внимания. Через бычий пузырь на окне не увидишь ничего, разумеется, но для него главным объектом наблюдения была дверь. Вечерами он сидел у окна, и от скуки разрисовывал на карте ее маршруты, пытаясь увидеть в мешанине дорог извращенную пентаграмму. Или же — достав Евангелие (и, как всегда, на мгновение задумавшись: «Евангелие. Зачем оно инквизитору? Так, почитать, когда делать нечего») аккуратно шифром переписывал в тетрадь все произошедшее за день. И свои мысли.
С каждым днем он все более уважал девушку. Она, в самом деле, была сильной.
Местные жители были по большей части грубы, тупы и ограничены. Редкие исключения толь подтверждали общую тенденцию. На их фоне Мария Шульте со своей осанкой и гордо поднятой головой выглядела настоящей аристократкой. И именно поэтому ее ненавидели. Не из-за мужа-убийцы, а именно потому, что она не опускалась на общий уровень. Она даже кольца — крупного золотого — не снимала с пальца, демонстрируя всем, что от мужа не отказывается. У Хайнриха Шульте был отличный вкус. Хотя, почему «был»?
Он следовал за ней тихо и незаметно, как опытный охотник, тщательно следя, чтобы каждая встреча казалась случайной. Случайно спас девушку от еще одного изнасилования — на этот раз целой компанией из трех великовозрастных сынков богатых местных арматоров. Дурачье, воображающее, что деньги и положение родителей позволяют им все. Обошлось без оружия — хватило одного сурового взгляда дворянина-всадника, чтобы они расточились по кустам, оставив девушку, прижавшуюся к дереву, в компании невольного спасителя.
Наверное, тогда она была полностью беззащитной. Следователь мог бы увести ее в постель, но она казалась такой одинокой, что он не мог воспользоваться ее слабостью. А когда направил коня мимо нее, то заметил предмет, который она прятала за спиной. Оставалось возблагодарить мачеху, которая втолковала ему несколько нехитрых истин, среди которых была и такая: следуйте первым порывам, поскольку они самые истинные. Кому-то из троицы переростков сильно повезло — Мария подрабатывала и кухаркой, и в этот вечер, совершенно «случайно», у неё под рукой оказался увесистый каменный пестик для отбивки мяса.
Внезапно, он остро позавидовал Шульте — такая женщина! И у него было целых две недели — наедине с ней…
Единственным сексуальным партнером следователя, с момента его приезда в Померанию, была его правая рука.
Через неделю его навестил первый агент кураторский службы. С неприятными новостями.
— Похоже, здесь вы только теряете время. — Изукрашенный шрамами пират-виталльер, сошедший в ночи с люггера, заполненного контрабандными товарами, излагал порученную ему информацию четко и быстро: — Человек со схожими приметами два дня назад высадился с датского корабля неподалеку от Любека, и затерялся в городе.
— Я принял к сведению, благодарю вас. — Ответил следователь.— Выпьете чего-нибудь? Пиво, вино, шнапс?
— Шнапс. Из чего он?
— Грушевый, двойной перегонки. После него просыпаешься просветленным.
— Тогда напивайте полнее.
Осушив кубки, они тотчас вновь их наполнили. Пират-агент кивнул на слабый огонек свечи, пробивающийся через мутную пленку окна девушки.
— Не могу понять, что её тут держит. Уехала бы, еще молодая, вышла бы замуж… Да в Штеттине полно богатых вдовцов, которые за такую жену заплатили бы немало!
Следователь невольно подумал, что образ жизни непоправимо меняет человека. И что это относится и к нему тоже. Точнее — к нему это относится даже больше.
— Вы сделали свое дело, теперь уходите.
Без малейших признаков обиды, пират кивнул и направился к двери.
— Пока, напарник!
Прощание прозвучало излишне громким, наверняка и фрау Райхенберг и поздние посетители, засидевшиеся в зале. Подумают всякое про него… Ну и плевать. Плохая репутация — иногда очень хорошая штука...
Начиная с пятнадцатого дня, он заметил в ее поведении перемены. Визит в Кольберг, зашла в церковь. Недостаток слежки в одиночку — невозможно разорваться на части. Достоинство распахнутых дверей небольшого Храма Божьего — внутрь можно и не заходить, и так все прекрасно видно. Она поставила несколько свечей и ушла. Почему? Проверялась от слежки? Сигнализировала кому-то?
На мгновение он пожалел, что не потребовал от фон Бока журнал наблюдений за предшествующее время.
Новая странность — дважды за два дня останавливалась в яблочном саду вблизи дюн Кольбергер-Дип.
Что-то в этом было… Хотя она могла просто наслаждаться ароматом цветущих яблонь.
На девятнадцатый день слежки, прибыл второй агент. Замызганный грязью четырех земель, которые ему довелось пересечь, боец зондергруппы в штатском платье был голоден, грязен и измотан до предела, но вначале хотел выдать информацию, и только после жестких уговоров и следователя и фрау Райхенберг вначале отдал должноетазу превосходной похлебки, с торчащим в середине айсбергом здоровенным куском вареного мяса. Диаметр таза — не менее фута. Вес куска — не менее трем марок. Зондер съедает все, запив целой канной превосходного пива. Посетители громко аплодировали едоку, фрау смотрела на заснувшего молодца влюблено. Вдовые фрау в возрасте вообще смотрят влюблено на молодых людей, а если уж те съедают их суп целыми тазами…
Следователь выиграл так целый день, пока зондер отсыпался. В принципе, он уже знал, что тот скажет.
— Это точно он. Третьего дня был в Люнебурге, шел на юг. Или на Магдебург или на Брауншвейг. Эта тенденция уже тревожит — в Эрфурте был налет неизвестных на нашу явку. Там был пункт связи и обмена с охотниками. Два связных убиты, явка очищена от всего, что там было. Руководство считает, что вы ошиблись и ваша уверенность, что Шульте вернется к жене безосновательно. Вот…
На стол лег листок пергамента. Четкие буквы складывались в однозначный текст, который при всем желании нельзя рассмотреть двояко: «Я сообщу, когда придет подтверждение. Будь готов уехать в любой момент». И тайный символ в качестве подписи — известный только узкому кругу лиц. Все-таки полной уверенности в четкой идентификации цели у руководства не было… Следователь долго шлифовал лист куском пемзы, стирая текст, а потом написал свой ответ. В отличие от адресата, он был уверен.
Двадцать третий день. Новое изменение — на лавку, где Мария сидела в яблочном саду, подсела женщина. Вроде бы ничего удивительного — это была хозяйка дома, где Мария снимала комнату, но с другой стороны… Он мигом сделал стойку, как собака на охоте, и тихонько прокрался к ним. Далеко не подошел — заметили бы. Но с места, где ему удалось встать, можно было наблюдать артикуляцию говоривших:
— … дом придется продать, милая, стара я уже. Внук в город зовет.
— Как же так!
— Да и дом-то обветшал, снести придется… Ты уж подыщи новое жильё…
Обычный разговор, ничего интересного. Но после него, следователь увидел нечто необычное. Такое, что остается в памяти надолго — Мария Шульте после разговора, сердечно распрощавшись с «тетёй Сабриной» ушла в дюны Кольбергер-Дип и долго сидела на песке, рассматривая ленивые волны. А потом — он не поверил своим глазам — она улыбнулась и рассмеялась.Он чуть с дюны не кувыркнулся, при виде счастливой Марии Шульте. При виде того, как она радостно вертит на пальце кольцо. Целует его.
Нужный день близок — вот что он понял в тот момент. Единственно, о чем он сожалел — что момент счастья этой женщины будет так недолог…