— Еще пара моментов, — отметил Курт, ставя на стол подле тела светильник, коий вызвался подержать еще в самом начале анатомирования, немало смутив этим молодого сослужителя. — Primo, отсутствует не просто один, а именно левый глаз, secundo, рисунки порезов на лицах не одинаковы, не выглядят хоть как-то связанными между собой и не складываются ни в какие оккультные символы.
— Да-да, — закивал Томаш, — это я тоже намеревался отметить в отчете. Просто…
— И tertio, — невозмутимо продолжил Курт, — внутренние органы, насколько я могу судить, находятся на своих местах и не подверглись никаким противоестественным изменениям. Так?
— Да, все верно, майстер Гессе, — охотно подтвердил молодой следователь.
— Ergo, conclusio, — с удовлетворением закончил майстер инквизитор, — явные следы малефического воздействия на телах отсутствуют.
— Id est, мы имеем дело с очередным сумасшедшим, на этот раз душащим и уродующим женщин? — мрачно уточнил Немец.
— Скорее всего. Вот только не многовато ли homicidae maniacales[78] на небольшой город? Один разделывает мужчин, другой занимается резьбой по женским телам… Следом, erue, Domine[79], начнем находить обескровленных детей?
— Вы полагаете… — вскинулся вконец запутавшийся Томаш.
— Да ничего я, к сожалению, пока не полагаю. Кроме, разве что, того, что университетское вольномыслие приносит дурные плоды. И то, мысли мои на сей счет субъективны и бездоказательны. В отчете не указывай, — криво усмехнулся Курт.
Следующие три дня не принесли никаких подвижек. Немец опрашивал всех, кто знал или мог видеть погибших женщин, Курт проделывал аналогичное в отношении мужчин, Куглер с видом побитой собаки таскался следом за майстером Гессе, и непонятно было, чего он опасается более: того, что новый круг допросов так и не принесет никаких важных сведений, или напротив, что ходячая легенда Конгрегации сейчас явит чудо дознавательского профессионализма и, вытряся из какого-нибудь третьеразрядного свидетеля некую малозначимую детальность, одним мигом раскроет дело, посрамив тем самым следователя первого ранга Куглера и доказав его полную несостоятельность.
— Если мне позволено будет высказать свое мнение, — мягко проговорил профессор Клостерманн, встретившийся господам дознавателям в коридоре университета при попытке заново опросить товарищей по учебе погибшего богослова Петера Шварца, — я бы сказал, что вы смотрите на дело не с той стороны.
— А с какой, по-вашему, нам следует на него смотреть, профессор? — как мог доброжелательно уточнил Курт.
— Вы изучаете личности жертв, а я предлагаю вам взглянуть на преступника. Поймите, что он делает, почему и зачем, и вы получите ответы на все прочие вопросы.
— А вы, как я погляжу, не только богослов, но и теоретик следственной науки? — криво усмехнулся майстер инквизитор.
— О, нет, что вы, — добродушно покачал головой профессор. — Ни в коей мере не претендую на вашу competentia, господа дознаватели. Я всего лишь люблю на досуге наблюдать за людьми и заглядывать в души через окошки слов и поступков.
— Я помню, мне говорили о ваших душеведческих успехах. И что же вы можете сказать о том, кого мы ищем?
— Сходу две вещи: он не эстет. Насколько я могу понять, особенной красотой или уродством его жертвы не отличались. И он не питает неприязни к одному конкретному сословию. Среди убитых нет разве что дворян и солдат, что вполне объяснимо.
— Исчерпывающий портрет, — скривился Курт. — Можно идти и брать тепленьким хоть сейчас.
— Всего лишь первые штрихи, — качнул головой профессор, будто и не замечая неприязненного тона майстера инквизитора. — Если продолжить в том же направлении мысли, можно весьма подробно описать личность, что, конечно, не предоставит вам имени, но… Словом, я буду рад продолжить этот разговор в другой раз, но сейчас прошу простить, мне пора. Когда преподаватель опаздывает на лекцию, студенты редко проводят это время с пользой.
— Теоретик и словоблуд, — зло бросил Курт, когда Клостерманн скрылся за поворотом коридора.
Этот человек чем-то был неуловимо неприятен майстеру инквизитору, и хотя не признать за ним блистательного ума и наблюдательности он не мог, нынешний разговор не содержал в себе ничего, кроме не слишком завуалированной насмешки, ответить на которую пока было нечем, что выводило из себя лишь сильнее.
Искомых приятелей Шварца пришлось вытаскивать с той самой лекции, кою так спешил провести Клостерманн. Молодые люди аудиторию покинули беспрекословно, но видно было, что им в самом деле жаль пропускать это занятие. Среди студентов, народа по большей части легкомысленного, подобное отношение говорило о многом.