— После вечерней службы, брат Игнациус, — легко приняв предложенный тон, ответил отец Конрад. — Перед тем, как я удалился в конфессионал, дабы дать совет и утешение страждущим, Вернер подошел ко мне и спросил, будут ли у меня для него поручения прежде, чем он уйдет. Исповеди ведь дело непредсказуемое, порою я могу задержаться до весьма позднего часа. Дожидаться меня нет никакого смысла. Я сказал ему, что ничего не нужно, и отпустил.
— Прежде чем он уйдет — куда? — уточнил Курт. — Разве он не жил здесь же при церкви?
— Все верно, брат Игнациус. Вот там, — священник указал на небольшую дверцу у себя за спиной, — его комната. Вы можете осмотреть ее, если пожелаете. Я заглянул туда утром, когда Вернер не появился к заутрене, но там все как обычно. Я ничего не трогал — сначала ждал, что мальчик все же вернется, потом — на случай, если явитесь вы…
— Хорошо. Мы осмотрим комнату позже. Сейчас же я хотел бы узнать, куда, в таком случае, собирался уйти Вернер?
— К семье, — пожал плечами пожилой священник. — Мальчик ведь родился и всю жизнь в Хайдельберге прожил; вот и ходил иногда родных навестить.
— Жить, однако ж, он предпочитал здесь, — задумчиво проговорил Куглер, мельком переглянувшись с Куртом. — Отчего?
— По многим причинам, — отозвался отец Конрад. — Дом его семьи почти на другом конце города, не набегаешься каждый раз к заутрене. Да и зачем? Всяко ведь с утра до ночи тут. Оно только кажется, что в церкви дел немного, а на поверку весь день и уходит. Ради чего ноги трудить, чтоб только дойти и спать свалиться? Тем более что каморка у меня для него имелась. Да и то сказать, «дом». Лачуга у них в бедных кварталах, а детей в семье шестеро, да еще тетка и бабка с ними. Ни лишнего куска хлеба, ни лишнего угла нет. И семья-то не то чтоб дружная. По крайней мере, сам Вернер не раз сетовал, что не может в должной мере любить своих родных. К матери вот привязан очень… был… ну и ходил ради нее. Иногда и на ночь оставался, если отец с пьяных глаз домой не добредал. Грешно так говорить, только негодящий он человек, Мартин Грюнштюк, заблудший… Я с утра и не забеспокоился сперва. Думал, раз к ночи не явился, значит, ждать только к заутрене. А уж когда и тут его не было, тогда я тревожиться начал. И не зря, оказывается…
Священник вздохнул и украдкой смахнул набежавшую слезу. Видно было, что к своему помощнику он искренне привязан и сейчас находится в шаге от того, чтобы углядеть в случившемся свою вину, если не прямую, то опосредованную.
— Отец Конрад, Вернер ходил навестить семью всегда в один и тот же день? И как часто? — поспешил отвлечь его от мрачных раздумий Куглер.
— Нет, брат Николаус. Как он сам говорил, ходил, как сил наберется. Обычно пару раз в месяц, разве что болел кто, тогда почаще. Сейчас именно такой случай. Второй раз уж за неделю отпросился.
— Кто-то кроме вас мог знать, куда он направился и когда?
— Не знаю. Точнее, не думаю. У него есть… была пара приятелей из университета, и с прихожанами он разговаривал, не чурался, но вроде бы вчера никто к нему не подходил. Да и не любил он про семью говорить… Если кто и мог узнать, то уже после службы. Я ведь и не видел, как он ушел. Когда закончил — в церкви все было прибрано. Вернер вообще был очень ответственным мальчиком, все выполнял тщательно…
— Словом, хороший был парень, жаль его… — задумчиво протянул Курт, снова обменявшись многозначительным взглядом с сослужителем.
— Жаль всех, — возразил священник. — И хороших, и оступившихся, и заблуждающихся. Господь всех нас людьми создал, каждому в душу свою искорку вложил.
— И лишь редкие единицы умудряются сохранить ее чистой и яркой. Прочие же уподобляются отнюдь не тому образу, по коему были созданы, — покривился майстер инквизитор.
— Вы строги и немилосердны к человечеству, брат Игнациус, — качнул головой святой отец.
— И к себе самому в том числе, — не стал возражать Курт. — Мой духовник пеняет мне на это не первый год. Но это уже не имеет отношения к нашему расследованию. Благодарю за беседу, отец Конрад. Мне в самом деле жаль вашего служку, и я найду того, кто его убил. А сейчас и впрямь следует осмотреть комнату Вернера.
— Adiuva vos Domine[82], — тихо произнес священник, осеняя обоих следователей крестным знаменьем, и снова указал на дверь за своей спиной: — Прошу вас.
Обыск комнаты погибшего занял ожидаемо мало времени. Жил Вернер скромно, почти аскетично, личных вещей имел необходимый минимум. Единственная находка, привлекшая внимание следователей, обнаружилась в глубине сундучка с вещами покойного.