— А вы колдовали, не так ли? Что вы хотели сделать? Снова кого-то заморозить? — парировал Курт под уничижительными взглядами княгини.
— Es stultior asino[33]! — прошипела княгиня, — я не убивать пыталась, а защищать!
— Возможно. Так что вы ответите?
Святослава нахмурилась, стоя перед конгрегатами с мрачной решимостью во взгляде и сжатыми от бессильной злобы кулаками.
— Я скажу то, майстер инквизитор, что теперь, возможно, погибнет кто-то из этого дома, — она глубоко вдохнула, на секунду прикрыв глаза. — Возможно, это буду я, а, возможно, и вы или кто-то другой. Вы ошиблись, это были защитные чары.
В загадочном мешочке, который они разворошили сразу же, как зашли, оказались мелкоизмельченные травы.
— Я уже ничего не смогу изменить, майстеры инквизиторы, — с дрожащей злостью в голосе проговорила княгиня. — Вы прервали мой ритуал, так что…
— Так что, если наши подозрения правдивы, то наутро все останутся живы, — ответил Курт, но уверенности в голосе у майстера инквизитора заметно поубавилось. Бруно переводил взгляд с Курта на княгиню и обратно, раздумывая, заслуживает ли на сей раз великий и ужасный Молот Ведьм стыдящих обвинительных взглядов или же нет. Зараза…
Святослава что-то едко сказала на своем языке. Петер предпочел не переводить, однако, Курт был уверен, что ничего хорошего о себе они бы не услышали.
Наутро Гессе нервно ждал вестей о новом трупе, хотя те отказывались появляться, и у майстера инквизитора появилась надежда, что все-таки, может, он был и прав, что княгиня — ведьма… Но сомнения развеялись, когда конгрегаты услышали тихие сдавленные всхлипы в коридорах терема. Бруно выглянул: это плакала Людмила, шагая в сторону покоев княгини. Едва ли такие всхлипы говорили о любовной размолвке или мелкой ссоре, особо учитывая неплохую выдержку Людмилы.
Со Святославой Курт старался не сталкиваться, хотя понимал, что сделать это рано или поздно придется. Да и в глаза этой женщине он все равно посмотреть бы не смог. В памяти всплывали лица. Образы. Сначала Отто Рицлер. Потом Штефан Мозер и Франц. И Дитрих…
Хоть Курт ничего не мог поделать с тем, что уже произошло, с каждым годом в мешок за плечами добавлялось по камню, и тащить этот мешок становилось все тяжелее. Майстер инквизитор старался не думать об этом и быстро менял тему, когда заходил разговор о прерванном ритуале или о замерзшем ночью брате Людмилы, которого нашли там, где и всех остальных жертв: у реки.
Он видел труп. Это был мальчик, лет двенадцати, прямо как те несчастные кельнские дети, только на сей раз не утонувший, а замерзший… Лицо трупа странным образом исказилось в момент смерти: глаза выпучены, рот приоткрыт, конечности схвачены судорогой. Старуха с косой явно забрала его медленно и мучительно, отбирая тепло, капля за каплей.
— Курт, помнишь, ты просил меня поискать местные мифы и легенды? — спросил утром Бруно, проводив взглядом по коридору Людмилу и закрыв дверь, тяжело глядя перед собой.
На душе у всех было скверно, даже Петер, обычно постоянно жаловавшийся на что-нибудь или, по своему обыкновению, болтающий ни о чем, сегодня тоже притих.
— Ну.
— Так вот, ее не я нашел. Петер нашел. У священника откопал какую-то книжку. Там много есть про местный фольклор…
— Короче.
— Есть одна легенда. Про духа зимы. Ты думал, почему местные празднуют Масленицу? Это у них означает проводы зимы и встречу весны. Так вот, в книге пишут, что есть дух зимы, Лютый, и что если Масленицу как следует не справить, то и зима не уйдет.
— Как следует — это как?
— Ну там… молочную пищу целую неделю есть… — начал припоминать Бруно, — с колодкой погулять… соломенное чучело зимы сжечь. Легенда говорит, что это чучело собирают из старых тряпок, ненужных лоскутов и прочих ненужных вещей, которые как бы символизируют греховность и тьму в сердцах людей. Все это сжечь — оставить греховное и поганое позади, встретить новый урожайный год с чистой душой. Как-то так.
Чучело как раз вроде завтра и сжигают.
Так я и подумал… Может, в наших бедах виноват этот самый Лютый? Ну, дух зимы. Потому что уходить почему-то не хочет. Люди от морозов умирают, те, кто живы, не могут согреться, в печи огонь не разжигается, да и погода разгулялась: вон какие сугробы, да и река замерзла, лед не трогается, хотя март уже, должен был бы. Значит, кто-то попытается нарушить ход празднования Масленицы...
— В другом месте и в другой ситуации я бы сказал, что бред, но я сейчас уже не уверен, — вздохнул Курт, — версия, имеет право на жизнь. Я с княгиней обсужу.