— Чьи дела, спрашиваю! — чуть повысил голос он.
— Какие еще дела? — переспросил Эйхгорн.
— А-а, я-то уж решил… — сразу потерял интерес узник.
Ну вот опять. Одна фраза — и Эйхгорн сразу выдал в себе чужестранца, ничегошеньки не знающего о местной культуре. И он, хоть убей, не мог понять, что же он такого сказал.
— Так если ты Пролазе не киваешь, за что тебя сцапали? — все же спросил сосед.
Эйхгорн задумчиво поглядел на него. Он вновь ни черта не понял. Но источников информации здесь было немного, так что он решил попробовать выжать что-нибудь из этого.
— Тебя самого-то за что взяли? — спросил он.
— Э, слышь, халат, я первый спросил!
— Ты мне не хами, — хмуро сказал Эйхгорн. — Я тебе в отцы гожусь.
— Не-а, не годишься, — противно хихикнул парень. — Мне такой отец на кир не сдался.
Эйхгорн посмотрел на него снулым взглядом. Еще один идиот. Почему-то Эйхгорна везде окружают идиоты. Иногда просто опускаются руки.
— Не хочешь говорить — не говори, — пожал плечами он.
— Да не, чего уж, — снова хихикнул парень. — Я индивид честный, тайн не имею. За браконьерство меня сцапали.
— За браконьерство?.. — удивился Эйхгорн.
— Ага. Оленя на корольковском двору в монахи постриг. Теперь в барабан бить будут, дело известное. Мне уж не впервой, вся спина в полосочку. Теперь ты мойся, за что тут.
— Не знаю, — неохотно сказал Эйхгорн.
— Э, халат, договорились же!
— Я в самом деле не знаю. Просто так взяли и арестовали.
— Не, халат, гутанишь. Совсем просто так даже корольковская стража не пыхтит. Что-то да есть.
— Нет ничего, — раздраженно ответил Эйхгорн. — Они меня спрашивают — ты кто, я отвечаю — никто, обычный человек…
— Э-э-эй!.. — выпучил глаза сосед. — Ты чо, халат?! Ты вправду обычный человек?! Не гутанишь?!
— Так. Чего я не понимаю? — сдался Эйхгорн. — Что такое «обычный человек»? Что я не так сказал?
Парень с фингалом еще пару минут хекал и фыркал, явно считая, что Эйхгорн придуривается. Но когда наконец поверил, то расплылся в улыбке и снисходительно сказал:
— Ну ты и дурачина, халат… Музыку не знаешь, что ли?
— Музыку?..
— Музыку, музыку. По-воробьиному чирикаешь?
— Феня, что ли? — дошло до Эйхгорна.
— Чего?..
— Не ботаю я по фене… в смысле, музыки не знаю.
— Ну так и что? Кто такие «обычные люди», все знают, это и без музыки ясно.
— А я вот не знаю. Кто это?
— Вестимо кто. Борота.
— А это что такое?
— И этого не знаешь?.. — недоверчиво протянул узник. — Борота, халат, это такие людишки, что всякими злыднями на жизнь промышляют. С купцов дань сбирают незаконную, непотребных девок разводят, картежные дома содержат, травкой дурманной торгуют…
— Мафия, что ли?
— Такого слова не слышал. Борота. Все, кто в ней состоит, деньгу всякими злыднями промышляют и самому главному в бороте подчиняются — его у нас Дедулей кличут. Так что ты, халат, усвой наперед — «обычным человеком» называться не моги. Вишь, как стража на дыбки-то сразу поднялась. Наш королек у себя людей Дедули видеть не может.
Найдя в Эйхгорне благодарного слушателя, парень — назвался он Вигальхом — охотно выложил все, что когда-либо слышал о бороте. Как оказалось, в королевстве Парибул ее отродясь не водилось, но слухов ходило много, и боялись эту бороту нешуточно.
Порядок у этих местных мафиози оказался строгий, почти военный. Нижнее звено называлось внучками и внучками — рядовые исполнители, шестерки. Над ними стояли сынки и дочки — бандиты посерьезнее, десятники. Еще выше были папаши и мамаши — уже реальные авторитеты. Ну а всю семью возглавлял Дедуля или Бабуля — большой босс, пахан. Борота делилась на множество кланов, каждый из которых имел своего Дедулю.
Рассказывали также о некоем Короле Ночи, таинственном пахане паханов, который вроде бы правил всей Обычной Семьей в мире. Но это, скорее всего, были просто байки — ничего конкретного об этом типе никто не знал.
Поняв, за кого его принимают, Эйхгорн несколько помрачнел. Вокруг Средневековье, расследование никто проводить не станет. Просто устроят допрос с пристрастием, сунут пальцы в тиски — и через несколько минут Эйхгорн признается, что состоит в Братстве Сатурна, живет в Новой Швабии и лично ответственен за убийство Листьева, развал СССР и вымирание динозавров.
Хотя, может, не сунут? В Средневековье тоже порядки в разных странах были очень разные — где-то пожестче, где-то помягче. Эйхгорн стал выпытывать у соседа по заключению, какая система принята в королевстве Парибул — и тот охотно поделился.
Оказалось, что темница здесь в качестве меры наказания не используется. Только как «аквариум». Об этом Эйхгорн, впрочем, уже и сам догадался — для долговременного заключения эти закутки подходили плохо, да и узников было всего ничего.
Вообще же наказания бывают разные. За мелкие преступления обычно дают палок («бьют в барабан») или привязывают на денек-другой к позорному столбу. За воровство отрезают ухо. Поджигателям выкалывают один глаз. Насильников кастрируют. Убийц клеймят и ссылают на вечную каторгу. Причем куда-то за границу — своей каторги в Парибуле нет, королевство очень маленькое.
Ну а казнят только за совсем уж из ряда вон выходящее. Измену родине, покушение на короля… на памяти того же Вигальха подобного еще не случалось ни разу.
Что делают с членами бороты — реальными или надуманными, — Эйхгорну выяснить не удалось. Не водилось подобных в Парибуле. Наверное, и прецедентов пока не было.
Издали донесся приглушенный звон колокола, и сразу после в замке загремели ключи. Сопя и ругаясь, ввалился тот самый толстый стражник, что раньше спал в одной из камер. Глядя осоловелым взглядом, он принялся совать меж решеток глиняные миски и кувшины.
Похоже, наступило время обеда.
В кувшине оказалась самая обыкновенная вода. В миске — две вареные картофелины, холодный кусок жареного мяса и сухая лепешка. Вполне приличная кормежка для тюрьмы. В юности Эйхгорну довелось провести по недоразумению ночь в питерском «обезьяннике» — там кормили заметно хуже.
Есть Эйхгорну хотелось уже порядком, поэтому он смолотил половину тюремной пайки, прежде чем сообразил, что именно ест. Картошка. Несомненная картошка. Значит, он сейчас где угодно, но только не в средневековой Европе. До открытия Америки картошку в Европе в глаза не видали.
Хотя… Эйхгорн повернулся к Вигальху и спросил:
— А какой сейчас год?
— Паршивый сейчас год, — вздохнул тот, жуя лепешку. — Простому индивиду и не вздохнуть. Королек совсем зажал. Оленя в лесу не бей, косулю не бей, мельника пузатого тоже не бей — он, сволота, сразу егерей кличет…
— Я про номер спрашиваю, — раздраженно переспросил Эйхгорн. — Число сегодня какое, число?
— Да я не помню, — пожал плечами Вигальх. — Ястреб… то ли Бархатный, то ли Медный уже…
— А год? Год какой? — терпеливо добивался Эйхгорн.
— Да мне почем знать? Это пусть монахи считают — им больше заняться нечем.
— Сейчас тысяча пятьсот четырнадцатый год, — донеслось из клетки напротив.
То подал голос господин приличного вида. Все это время он помалкивал, но, похоже, прислушивался к разговору.
Эйхгорн задумался. Тысяча пятьсот четырнадцатый — это уже после открытия Америки. Правда, картофель в Европу впервые привезли только в середине шестнадцатого века, а в пищу употреблять начали и еще позже… чертовски все это странно.
— Уважаемый, вы сказали, что сейчас тысяча пятьсот четырнадцатый, — обратился Эйхгорн к приличному господину. — А это по какому летоисчислению?
— По астучианскому. Тысяча пятьсот четырнадцатый Новой эпохи.
Эйхгорн задумался еще сильнее. Ему уже хотелось во что бы то ни стало определиться с временем и местом, поэтому он стал спрашивать прямо. Одно за другим он называл страны, исторические события, великих личностей — но оба его соседа по заключению только пожимали плечами.
Браконьер и приличный господин ничего не знали ни про Россию, ни про Францию, ни про Англию, ни про Испанию, ни про Римскую империю. Им ничего не говорили имена Цезаря, Александра Македонского, Аттилы, Карла Великого, Рюрика, Чингисхана, Магомета.