Мы втроем неторопливо прохаживались, не вызывая ни у кого особого интереса. Видимо, мужчина с квадратной челюстью, притащивший в оперу сразу двух своих подруг, смотрелся для этой публики вполне естественно.
Внезапно у главной лестницы произошло какое-то движение, и толпа всколыхнулась, загудела.
— Лучано пожаловал? — спросил я у Портновой.
— Вряд ли, — усмехнулась она. — Большие артисты ведут себя скромнее…
— Смотрите, смотрите! — воскликнула Юля. — Идут!
Действительно, в сопровождении первого вице-премьера федерального правительства в театр оперы и балета взошло наше губернское ясно солнышко, залихватски покручивая буденновские усы.
— А говорили, Президент будет… — разочарованно хмыкнула Юля.
— Хорошего понемножку, — приторно сказала Ирина. — Не царское это дело! Он тут нашему орден вручил и сразу — фьють!
— Какой еще орден? Ничего не знаю! — удивился я.
— Ай-яй-яй, так отстать от текущего момента! — усмехнулась Ира. — Орден за заслуги перед руководством средней тяжести…
Между тем наш командарм взмахнул шашкой — то есть сделал публике ручкой — и прошествовал куда-то в служебные помещения, ведя под локоток московского гостя.
— Пойдем и мы, — решил я. — Ира, нам куда?
— На чердак, — пожала плечами она, — в ложу самого верхнего яруса.
— Ну что же, сверху видно все! — сказал я и повел дам по широким и очень длинным лестницам.
С наших мест, действительно, зал и сцена были видны как на ладони. В ложе, кроме нас, помещались какие-то стандартные номенклатурные люди с полутораспальными задницами.
Концерт, естественно, начался с тронных речей руководства. Потом москвич вручал знамена, ключи от квартир и машин, медали за лояльность общему режиму и что-то еще переходящее. Было много бурных аплодисментов и фотовспышек.
Наконец заиграл оркестр, и на сцене принялись сменять друг друга местные звезды.
— А где же Паваротти? — шепотом спросила Юля, сидевшая слева от меня.
— Во втором отделении споет, наверное, — так же тихо ответила Ирина, не отрываясь от «театрального» бинокля. — Валера, ты Паклина видишь?
— Нет, — мрачно ответил я, обшаривая взглядом партер.
— Вон там, — сказала Портнова, передавая мне бинокль, — в шестом ряду, двенадцатое место…
Я настроил бинокль и внимательно отсчитал ряд и место.
— Рыжий?
— Да не рыжий он, — зашептала мне на ухо верная подруга, — а белесо-розовый… Видел, как головой крутит?
— Да видел…
Я «вычислил» двух охранников Паклина и отдал оптику Судаковой, а сам прикрыл уставшие от бессонницы глаза.
Начались отрывки из оперетт и балетов. Музкомедию я не очень люблю, а вот на сексуально размалеванных балерин, признаюсь, смотрел не без удовольствия.
— Хорошие девочки, хорошие, — ехидно прокомментировала мой интерес Портнова. — А я думала, тебе еще рановато на балеты ходить… Ты не стесняйся, если что, первый ряд тебе устроим… Смотри, смотри! — вдруг быстро сказала она уже своим обычным голосом, явно увидев что-то любопытное.
— Куда? — не понял я. — Юля, можно бинокль?.. Куда смотреть-то?
— Да в яму!
В оркестровой яме жил своей почти домашней жизнью маленький мирок. Музыканты вовсю использовали паузы в партиях: пятьдесят тактов, сто… Ударник, отложив литавры, тихонечко пил пиво; пожилая арфистка вязала в уголке; кто-то просто чесал в затылке…
Я так увлекся созерцанием маленьких тайн музыкальной жизни, что даже вздрогнул от потрясших зрительный зал аплодисментов.
Объявили антракт, публика потянулась в фойе.
— В буфет? — спросила Судакова.
— Увы, — развел я руками, проследив сверху маршрут Паклина, — как раз наоборот…
От обилия снующего туда-сюда народу слегка кружилась голова. Наша боевая тройка лавировала, огибая людские реки и ручейки в поисках Паклина и его ребят.
— Валерий Борисович… — тронула меня за руку Юля. — Вот он, поднимается…
Господин Паклин, сухощавый конопатый мужчина лет пятидесяти с водянистыми глазами и бледно-розовыми волосами, по-голливудски улыбаясь, поднимался нам навстречу, чуть ли не подпираемый с боков видными парнями в наглухо застегнутых пиджаках. За Паклиным к вершинам искусства устремлялись двое негромко беседующих молодых людей интеллигентного вида, какие-то юные девицы в рискованных платьях…
Навстречу Георгию Константиновичу спускалось наше трио. За нами, гомоня по-немецки, шествовала какая-то делегация.