В Берлине Аверченко узнал, что весь русский Шарлоттенбург обсуждает «всеядность» Аркадия Бухова, перепечатавшего в «Эхе» фельетон О. Л. Д’Ора из «Правды». Аверченко просили повлиять на товарища и передать ему, что общественное мнение возмущено.
Вернувшись в Сопот, Аркадий Тимофеевич тут же написал Бухову и упрекнул его в том, что тот популяризирует «смрадного человека» О. Л. Д’Ора. Бухов невозмутимо отвечал: «Что ты меня ругал за О. Л. Д’Ора — это ничего. Фельетон был окончательно говенный и перепечатывать его не стоило, но я люблю позлить публику. <…> Твои слова… для меня ценны. <…>…хочу громко какать на берлинское общественное мнение!»[100]
Отдыхая на берегу Балтийского моря, Аверченко старался ограничить себя в общении и посещении публичных мест. Он писал Бельговскому: «Ни разу в кинематографе не был. Это тебе не Прага. Веду себя, как Франциск Ассизский. Скоро доберусь до Праги, и тогда удивлю своей расцветшей красотой и изяществом поз».
Впрочем, и здесь писатель был не один. В газетах появился анонс о его вечере юмора при участии Раисы Раич, Евгения Искольдова, популярного актера-куплетиста Павла Троицкого и других артистов. В архиве Аверченко есть фотография, на которой эта компания запечатлена на знаменитом деревянном сопотском молу. Все веселы и приподняли правую ногу для канкана (Аверченко единственный еле оторвал ступню от помоста…). Павел Троицкий во время этих гастролей подарил Аркадию Тимофеевичу свой портрет с дарственной надписью: «Аркадий Тимофеевич!
Вас мало читать, чтобы знать. Вас нужно видеть и слышать в жизни, чтобы не забыть никогда.
Ваш искренний друг Павел Троицкий.
Zoppot, 26.VI.23».
Кроме этой фотографии в архиве писателя сохранилось письмо Сопотской библиотеки Раисе Раич от 4 ноября 1924 года с просьбой сдать книгу Марка Твена.
Сопоту суждено было стать определенной вехой в жизни Аверченко: здесь он написал свой первый юмористический роман «Шутка Мецената». Впрочем, жанровое определение принадлежит ему самому; то, что вышло из-под пера сатирика, скорее повесть, и очень небольшая по объему. Несмотря на ремарку «юмористический», от нее скорее хочется плакать. Плакать оттого, что жизнь несовершенна, что Аркадию Аверченко плохо и тоскливо, что он живет тенями прошлого и не видит просвета в окружающей повседневности. Совершенно неудивительно, что Алексей Радаков, прочитав «Шутку Мецената», горько заплакал — так живо вспомнились ему их петербургская бесшабашная компания и молодость, канувшие в Лету.
Первоначальный список действующих лиц романа находим в записной книжечке этого времени:
«Меценатъ среди трех (зачеркнуто) двухъ — сидитъ, жалуется на скуку.
Первый —
Мотылекъ — секретарь журнала „Горная вершина“ — толстый молодой человекъ. Плутъ.
Циникъ.
Кузя — человекъ безъ опред. занятий. Прекрасн. шахматистъ. Лентяй.
Соц. — дем.
Бубенцова (зачеркнуто).
Новаковичъ — нахалъ, развязный парень. Вдохновенно вретъ.
Меценать —
Кальвiя Криспинилла.
Жена мецената — крупн.
брюнетка, роскошная женщина.
Маруся — Лучикъ.
Светозарная».
В процессе работы некоторые детали видоизменялись. Мотылек стал секретарем журнала «Вершина», вместо полноты Аверченко наделил его «лицом, покрытым прихотливой сетью морщин и складок, так что лицо его во время разговора двигалось и колыхалось, как вода, подернутая рябью». Кузя остался совершенно таким, как планировал автор (за исключением принадлежности к социал-демократической партии). Никакой Бубенцовой в романе нет. Новакович — действительно развязный и нахальный — получил прозвище Телохранитель, жена Мецената стала именоваться Принцессой. «Маруся-Лучик. Светозарная» фигурирует в романе под именем Нины Иконниковой с прозвищем «Яблонька в цвету».
О Меценате в наброске Аверченко не сказано ничего. А с ним все было ясно — это автобиографический персонаж (хотя и с изрядной долей вымысла).
Теперь о прототипах. Под именем Кальвии Криспиниллы — служанки Мецената, — как нам кажется, выведена горничная Аверченко Надя, которую знал весь литературный Петербург. Эта женщина в романе поражает своей народной рациональностью и мудростью; всех пассий Мецената она «сортирует… на „стоющих“ и „не стоющих“ и ведет с ними по телефону длинные беседы принципиального свойства».
Клевреты Мецената, безусловно, образы собирательные. Однако рискнем предположить, что в Новаковиче много от Петра Потёмкина, который был атлетически сложен и отличался некоторым простодушием.