И разумеется, наш магнитиздат тоже не оставил в стороне одесскую тематику. К началу 70-х годов по Союзу уже ходили плёнки Алика Фарбера и Алика Беррисона, — которых, кстати, частенько и называли не по имени-фамилии, а просто "одесситами". Музыкальное сопровождение там было примитивным, качество записи — зачастую просто жутким, но с тех плёнок перед советским народом представала мифически-романтическая "Одесса-мама". Бог его знает, насколько это соотносилось с реальной Одессой, но для народа это было совершенно неважно.
Так же не принципиально это было и для простых ленинградских служащих Аркадия Звездина и Рудольфа Фукса. У них об Одессе и одесских песнях было своё представление. При этом надо заметить, что побывать в самой Одессе Аркадию к тому времени ещё ни разу не довелось. А Рудольф только туманно рассказывал о своих попытках собирать фольклор среди карманников на одесском пляже, но, в то же время, говорил, что песни, колоритные истории, выражения и анекдоты он в основном привез из Бердичева, где жили родственники его жены.
А впрочем, всё это не главное!!!
Неважно, где и как нахватались Рудольф с Аркадием этого "одесского" духа, неважно, насколько он был одесским. Главное — что у них в итоге получилась-таки "Одесса", моментально увлёкшая и очаровавшая множество слушателей.
О "творческом процессе" её создания сам Рудольф Израилевич вспоминал так: "…На ходу сочинял, в автобусах; придёт какая-то мысль в голову — запишу. На кульмане писал, на работе — в "Ленпроекте"… И вот из этих записок вдруг получается нечто. Действительно, трудно определить жанр, в котором были написаны фуксовские творения! Хотя их уже повелось называть "литературно-музыкальными композициями", но этот термин лишь весьма приблизительно отражает сущность того, что получилось в итоге. И сам Рудольф Израилевич сегодня не может толком сказать, как же всё это зарождалось. Ни концепции, ни сверхзадачи, ни режиссёрских расчётов — ничего этого не было и в помине: взял да написал! И вот: "Наконец, мой сценарий был закончен. Я позвонил Аркадию на работу, и мы условились о встрече. С волнением следил я за тем, как Аркадий читает протянутые ему листки бумаги с текстом сценария и песен. Ни он, ни я, конечно, не знали, что в этот момент решается его судьба: или оставаться начальником экономического отдела, а в этом случае он, возможно, был бы жив и сейчас, или возвращаться в магнитиздат, чтобы стать тем, чем он и стал впоследствии — Королём подпольной песни, но, увы, мёртвым королём.".
Мы не будем здесь вдаваться в философию и вслед Рудольфу Израилевичу рассуждать о том, что было бы, если. А только заметим, что не имеем ни малейшего представления о том, что же виделось тогда Аркадию при чтении этих текстов. А ведь ему надо было действительно что-то в них увидеть! Ибо "с листа" они не производят абсолютно никакого впечатления. И только исполнение этих композиций Аркадием Северным сделало их подлинными шедеврами. Но всё-таки — что же в них было такого загадочного? Ключевые реплики, играющие определённую роль в узловых моментах композиции, соотношение монологов и песен, гармонично распределённое во времени, виртуозно завязанные переходы и диссонансные разрядки по ходу течения произведения, выраженные как сюжетными, так и интонационными ходами. Примерно так можно было бы выразиться о творениях Фукса на литературоведческом жаргоне, которым мы, честно говоря, владеем довольно слабо. А если бы владели, то только заморочили б читателю голову. Потому что на самом деле мы и сами не знаем — чем же так интересны эти "произведения". Но ведь если бы знали, то, наверное, и не были б они столь интересны! И как про них говорить, мы тоже не знаем. Вероятно, не знал этого и Михаил Шелег, потому и решил он в своей книге просто привести целиком текст одной из этих "литературно-музыкальных композиций". Лишний раз доказав, что будучи перенесёнными на бумагу, все эти тексты представляют собой, по его же меткому выражению, полуграмотный бред.
"Тогда всё зависело от того, понравится или не понравится ему сценарий", — рассказывает Рудольф Фукс, — "Поначалу он читал довольно хмуро, но постепенно сосредоточенность его пропадала, он начал улыбаться, а затем и просто захохотал. Ещё бы, ведь рассказ в сценарии вёлся от имени старой одесской бандерши тёти Беси, которая вспоминала свою бурную ещё дореволюционную молодость и перемежала рассказ песнями типа "Алёша-ша, возьми полтона ниже.", "Луною озарились хрустальные воды…" и т. п. По ходу сценария появлялся её внебрачный сыночек Моня, их соседка тётя Хая, старый добрый Ёзель и прочие одесские персонажи, роли которых должен был исполнить сам Аркаша с песнями, шутками и т. д. ИАркаша, как говорится, сломался. Руки его сами потянулись к гитаре, сиротливо стоявшей в углу, и…"
— "… Аркадий Северный! Музыкальный фельетон "Вы таки хочете песни — их есть у меня!" Программа для Госконцерта!"
И сразу после объявления Аркадий выдаёт на одном дыхании с прикольнейшими вокальными выкрутасами, прибаутками, и неподражаемыми "одесско-еврейскими" интонациями "Алёша, ша!":
Песня идёт "в женском роде", но это, в общем-то, не особо и удивительно. Такое уже было неоднократно и до Северного. А вот дальше уже начинают воплощаться в жизнь те самые фуксовские задумки с одесскими персонажами. Из которых самым колоритным у Аркадия получился совершенно неожиданно для него самого, и для множества слушателей этой "программы", образ тёти Беси. И даже много лет спустя некоторые всё так же недоумевают: а чего это вдруг Северный заговорил от её лица? Настолько был неожиданным этот ход "драматурга" Фукса! Хотя, если вдуматься, и вполне объяснимым. Если уж делать что-то оригинальное, так не изображать же "нового Беню Крика". Но Фукс на этом не останавливается! "Композиционное решение" тоже задумывается достаточно оригинально. Обычный концерт, где песни предваряются какими-то пояснениями — слишком банально, настоящий спектакль с сюжетом — слишком сложно. Пусть будет просто череда "одесских" миниатюр, иллюстрируемых песнями, или наоборот — песен, иллюстрируемых миниатюрами и репликами. Это совершенно без разницы — всё равно "разговорная часть" очень слабо логически повязана с песнями, да и между собой эти "монологи" тоже почти никак не повязаны. Но, тем не менее, какой-то внутренний, скрытый сюжет разворачивается в этой композиции. Впрочем, для этого надо прослушать её целиком. А она, кстати, долгое время гуляла по Союзу в урезанном виде, а то и просто частями. Что позволило проявиться ещё одному неожиданному качеству этого "Музыкального фельетона"! Он с одинаковым интересом слушается в любом виде.
"Программа для Госконцерта" в мгновение ока разлетелась по просторам страны. И на этот раз запись пришлась по душе как обычным, рядовым слушателям, так и серьёзным коллекционерам. Именно после этого концерта звучный псевдоним "Северный", придуманный когда-то Виктором Смирновым, становится известным всем и каждому. И именно с этого концерта, записанного "Жоре Толмачёву 14 ноября 1972 года", начинается стремительный взлёт к славе ранее практически никому неизвестного певца Аркадия Северного. А в "редакцию", то бишь — к Рудольфу Фуксу, "непрерывным потоком пошли письма". Очень многим в коллекционерских кругах, да и не только им, и в голову не могло придти, что "Программа" была сделана по чьему- то сценарию. Большинство считало, что вот, нашли какого-то старого одессита и просто записали его выступление на плёнку. И пока народ разбирается, что к чему, Фукс решает сделать продолжение, так сказать, "второй выпуск": "Вы хочете песен — их есть у меня!" В том смысле, что слушайте теперь ещё — сами просили! И вот в таком формате он и начинает сочинять, используя всё те же свои "одесско-бердичевские" заготовки, не вошедшие в первую "Программу". И, конечно же, остаётся верен себе в деле поиска оригинальных ходов.
5
Эта и все последующие стихотворные цитаты даются по расшифровкам соответствующих фонограмм в исполнении А. Северного.