Выбрать главу

Как, наверное, понимали и принимали всё это слушатели и в 1972 году. Ведь неспроста же стали эти концерты столь популярны! Причём, не только в Питере, но и в других городах. В первую очередь — в Одессе и в Киеве. Ведь именно отсюда шла основная масса подпольных записей в 60-е — 70-е годы. Легендарная одесская толкучка! Вот что свидетельствует современник: "… Так как на эту толкучку, самую последнюю в стране, съезжались покупатели со всего Союза, то и распространялись записи по всему Союзу, знакомя любителей с полузабытыми песенками нэпмановских времён, 30-х и 40-х годов, лагерными и тюремными песнями. Нельзя сказать, что записи продавали совершенно открыто. В толпе покупателей чувствовалась определённая напряжённость, но, очевидно, милиционеры были подкуплены и беспокоили продавцов подпольных лент крайне редко". А магнитофонные ленты к этим самым продавцам попадали, в основном, от коллекционеров. И, стало быть, у них и надо искать новые и более качественные записи никому ранее неизвестного "одесского" певца. Но те и сами об Аркадии Северном ничего толком не знали.

Дело в том, что в те времена основным товаром были перезаписи западных грампластинок. А всё остальное, как то: бардовские и прочие гитарные (про них тогда говорили красиво — "напетые".) записи, коллекционировалось и продавалось постольку-поскольку. И распространялось или любителями, или через систему КСП. Каэспэшники тиражировали бардов, а любители — всё остальное. Для серьёзных коллекционеров это особого интереса не представляло. Ну, есть там Беляев, Дмитриев, ещё кто-то. Ну и что? Качество — неважное, да и где их найти? Исключение делалось только, пожалуй, для записей Высоцкого и Галича. И не только потому, что выше на уровень остальных, но и потому, что знали их все, "на виду" были. В результате междугородняя торговля почти не велась. Ведь западные диски провозились контрабандой и в Одессу и Питер, и в Киев и Москву практически одни и те же, и речь шла только о том, кто раньше получит их и успеет снять основной навар. А "напетые". Есть — хорошо! А нет — ну да и Бог с ними. Каналами их распространения никто и не интересовался, да и не было, как мы уже сказали, таких каналов.

Вот и последние записи Северного тоже какими-то окольными путями, через десятые руки попали на толкучку под видом обыкновенного блатняка. Но, в отличии от других, сразу же привлекли к себе всеобщее внимание. Настолько они были колоритны и оригинальны. А значит — на них можно неплохо заработать! Но для этого желательно найти самого исполнителя. И в этих поисках кто-то, наконец, узнает, что следы Аркадия Северного ведут вовсе не в Одессу, а в Питер. Есть там такой — Рудик Фукс. Вроде как он "откопал" где-то этого "старого одессита". И потянулись на брега Невы эмиссары из разных городов Союза с целью заполучить к себе если не самого Северного, то хотя бы его записи. "Сколько и кто их был" — история об этом умалчивает. Также как и сам Рудольф Израилевич. Известно только, что одним из немногих, кто добрался до Фукса, был молодой киевский коллекционер Фридрих (Фред) Яковлевич Ревельсон. Но в итоге и он уехал обратно несолоно хлебавши. Впрочем, не совсем. Рудольф сначала огорошил его заявлением о том, что как раз в данный момент Аркадий Дмитриевич Северный отбывает очередной срок (положив начало очередной легенде "из жизни" Аркадия Звездина). А затем предложил Фреду записать песни в его, то есть "Рувима Рублёва", исполнении. Дескать: "Аркашка ж мои песни пел. Вот я тебе их тоже и напою. Для истории". Но, к нашему великому сожалению, записи эти так и не удалось разыскать. А, забегая немного вперёд, скажем ещё, что и следующая поездка Фреда к Фуксу в поисках Аркадия закончится не совсем удачно — вместо Северного он привезёт записи Александра Лобановского, который по какому-то мистическому совпадению также, по словам Фукса, то ли сидел, то ли находился под следствием. И лишь третья попытка будет удачной, но об этом позже. А тем временем зашевелились и питерские "бизнесмены". И среди них — Сергей Иванович Маклаков, человек, который сыграет в будущем немаловажную роль в жизни Аркадия Дмитриевича Звездина-Северного.

Маклаков давно был знаком с Рудольфом Фуксом, — ещё с начала 60-х годов, когда и тот, и другой, то сотрудничая, то конкурируя, торговали пластинками возле крупнейшего в городе универмага ДЛТ. Точно так же как и Фукс, Маклаков удостоился в своё время и чести быть пропечатанным в фельетоне. Правда, в другое время, так что на страницах советской печати "встретиться" им не довелось. С конца шестидесятых Маклаков, как и другие коллекционеры, наряду с западной музыкой начинает писать и отечественных исполнителей. И, конечно же, появление новых записей Аркадия Северного не проходит мимо него. Казалось бы, давнее знакомство с Рудольфом предполагало, что уж кому-кому, а Сергею Ивановичу не пристало верить сказкам про "старого одессита"! Тем более, что Маклаков был не просто знакомым Фукса, а почти его соседом. Сергей Иванович жил на Большом проспекте Петроградской стороны, в доме 29, а всего через квартал от него на Ропшинской улице жил Рудольф. Но, по-видимому, всё было не так просто. Когда Маклаков (не то сам, не то через каких-то знакомых), наконец, уговорил Фукса свести его с Аркадием Северным, он и сам толком не знал, кто ж к нему заявится. Вот как рассказывал об этом сам Сергей Иванович:

"Вот когда он первый раз ко мне пришёл… Ну, я записи-то слышал. Думал, понимаешь, — такой мужик, срока отбывал… Громадный должен быть, плечистый. Ну, такое впечатление, когда он поёт…

Открываю дверь — стоит симпатичный молодой человек в галстуке… Высокого роста, с гитарой. Ну, как-то у меня настроение сразу испортилось. Ну, думаю, какой это Аркадий. Не может быть, чтобы это был Аркадий. Проходит в комнату, садится на диван, берёт гитару… Да, выпили мы с ним по рюмочке… Как запел — ну всё, ну что там говорить. Там уже всё ясно сразу стало…"

По словам Маклакова, в тот вечер Аркадий напел ему песен на целую бобину. Но, к сожалению, эта запись, судя по всему, не сохранилась. Известны лишь какие-то фрагменты гитарных концертов Северного, сделанных в этот период, возможно, и у Маклакова. Это вполне согласуется с рассказами Сергея Ивановича о том, что Аркадий записывался тогда у него неоднократно. Но такие записи не вполне удовлетворяли Маклакова. Ведь записываясь у него, Аркадий невольно возвращался к уже пройденному этапу — пел безо всякого сценария и выдержанной стилистики всё, что приходило ему или кому-либо из присутствующих в голову. Что после "Программ", конечно, слушалось уже совершенно не интересно. Маклаков, не обладавший литературным даром, ничего тут поделать не может, но ему тоже хочется записать что-то оригинальное. И, наконец, его замысел осуществляется.

Причём, не без участия всё того же Рудольфа Фукса, который однажды является к Маклакову вместе с Аркадием, к тому же и со своим магнитофоном. И вот на квартире Сергея Ивановича производится оригинальнейшая запись, которую первоначально планировалось посвятить его жене — Валентине Павловне. Но та, узнав, что ей собираются посвятить, сразу же отказывается от такой чести. По причине вполне весомой — записываемое произведение было действительно очень своеобразно.

Оказалось, что Аркадий Северный на этот раз решил почтить своим вниманием мощнейшие пласты русской культуры — сексуальный юмор и ненормативную или инвективную лексику. Попросту говоря, — похабщину! Явление, занимающее определённое место в нашей жизни, о котором, впрочем, до сих пор не стихают дискуссии. Мы же не видим смысла обсуждать здесь эту тему. Наука уже сказала об этом своё слово, ничего, правда, не доказав разного рода "кисейным барышням". Но, надеемся, что среди наших читателей таковых нет.

С чего вдруг Аркадия потянуло на это ёрничанье — вполне понятно. Мы уже говорили, какую роль оно играло в нашей уличной песне. А вот что писало об этом в 1991 году "Литературное обозрение": "Это — форма нашего бунта. Это вечный русский бунт, социально- эстетический протест, жажда безудержной и безграничной свободы в ситуациях кризисов, оборачивающаяся, увы, самозабвенным беспределом. Это апофеоз дерзости, вызова и оскорбительного преступания любых запретов и правил, за которым, если вслушаться, прячется подавленное отчаяние".