— Здравствуй, пёс, привет, Аркай! — сказала Люда. — Как ты тут без меня поживаешь?
Аркай уши прижал, глаза продолговатые прищурил и отозвался негромко:
— Тяв-тяв!
Настроение у него было отличное. Люда угостила его конфетой и, глядя, как он неторопливо её прожёвывает, сказала с обидой:
— Почему ты, пёс, никогда не бежишь мне навстречу? Я же вижу: хочется, а сидишь как прикованный!
— Эх-хе! — иронически проворчал Онолов Андрей. — Разве это пудель? Это ездовой пёс, понимаешь? Ез-до-вой! Он знает своё место. И не перекармливай, ему работать сейчас. На побережье бежим.
— Прокатимся вместе, — обрадовалась Люда. — Ты давно обещал.
— Так уж и прокатимся, — остудил её Андрей. — Под горку может статься, а на тягунец[7] сами собачками припряжёмся. Самая крепкая собачка в упряжке — человек. На лёгкую прогулку расчёт не держи.
— Не держу, не держу, — заверила его Люда. — Я только дома отпрошусь, чтобы не беспокоились.
Когда она вернулась к сторожке, нарта уже была снаряжена. Собачки расположились вдоль потяга-корды, каюр поправлял им обувку. Солнышко из-за сопки вынырнуло, а с ним и Сенюков Вениамин возник на своих хвалёных лыжах.
— Привет, — сказал ему Онолов Андрей. — Молодец, что проводить выбрался, дорожка глаже будет.
— Я вас за самый перевал провожу и дальше, — заверил Сенюков Вениамин. — Если командование не возражает.
— Командование не возражает, — сказал каюр. — Однако не погорячился ли ты? Дорожка неблизкая, по сопочкам. Как тебе это?
— Там поглядим, — ответил Сенюков Вениамин. — Погоняй свою карету, а то барбосы уже хвосты друг у дружки грызут.
— Грубишь? Ну, поглядим. На нарте прохлаждаться не рассчитывай. Иванова Людмила, прилепись на передок, хватайся за дужку. Поднялись, милые! Эх-хей! Вперёд!
Каюр сильно подтолкнул нарту, уцепился за дужку и, разгоняясь, взмахнул над головой дребезжащим остолом:
— Подь-подь, кхха-аррр! — И плюхнулся на передок нарты рядом с Людой.
Собачки взяли под уклон свободный аллюр, свистнули полозья, нарта легко ринулась вниз по тропе меж сугробов, вздымая снежную пыль и поскрипывая на поворотах. Люда приникла к дужке, чтобы не вывалиться в снег. Подпевал ветерок в ушах, легко стучали по щекам вылетавшие из-под собачьих лап снежные комочки, и чуть страшновато было поначалу — такой необыкновенной показалась скорость. Да ещё потому, что очень близко перед глазами проносились следы от нарт, отвесы сугробов и придавленные снегом деревца карликового кедрача. Страх вскоре испарился, и пришло такое радостное, лёгкое ощущение, что никакими словами его не передать. Нарта как будто летела над белыми снегами, покачиваясь и мягко приземляясь после бросков на не приметных глазу бугорках, и хотелось, чтобы длилось это бесконечно.
Сенюков Вениамин рванул напрямую и сразу оказался впереди. Лыжи, ускоряя бег, с ветром несли его под уклон, только голубая шапочка да красный свитер мелькали на виражах, которые лихо закладывал лучший в школе лыжник.
Дальше тропа понемногу выровнялась, пошла тундрочкой к склону сопки.
Онолов Андрей соскочил с нарты, побежал рядом, придерживаясь за дужку. Аркай свободно бежал позади — сегодня он был «подвахтенным». Скоро пошёл лёгкий подъём, Катай хрипло пролаял, подал свою команду. Напряглись собачьи спинки.
— Помогай! — крикнул каюр.
Люда соскочила с нарты, кувыркнувшись в снег, догнала упряжку и упёрлась руками в туго увязанный груз. Сразу стало жарко, застучало в голове.
На подъёме их поджидал Сенюков Вениамин: он отдыхал, опершись на палки.
— Недалеко ускакал, однако! — прокричал ему Онолов Андрей и подал команду упряжке: — Стоп, собачки! Привал десять минут! Ты, двенадцатая собачка по кличке Иванова Людмила, тоже отдохни. Язык, однако, не вываливай и воздух не хватай, как камбала на песке, это ещё цветочки. А ты, чемпион Береговой и окрестностей, коль намерен с нами дальше правиться, схорони свои причиндалы и пристраивайся тринадцатым номером.
Такой получился полный расчёт — десять собачек и трое людей. Каюр осмотрел упряжь, поправил, собачью обувку проверил. Сенюков Вениамин лыжи свои знаменитые пристроил у вершинки приваленной снегом берёзы. Нарта двинулась дальше.
Пошёл крутой подъём, собачьи спинки взбугрились, прервалось дыхание. Пролаяли коренники, шлейки врезались в мышцы собак. Каюр припрягся к вожаку, потащил его за шлейку, да Катай и сам старался изо всех сил, даже лаять перестал. Тяжёлая пошла работа. Ребята сзади налегли, толкая нарту, но она ползла на сопку медленно, и до перевала оставалось не меньше, чем прошли.