Оставалось надеяться, что Гвардейцы сюда не явятся, хотя вполне себе могли.
Сепи с легкостью освоила искусство ходьбы по береговым камням, каждый вечер прогуливаясь возле Бэрат, и однажды она увидела, что к берегу сетью прибило довольно крупного представителя водного мира – судя по щупальцам и проглядывавшемуся грушевидному телу, это был осьминог. Сепи не боялась осьминогов – после Гвардейцев, бесчинствующих во всем Тэ́йтниуме, сей головоногий моллюск представлял минимальную опасность, а потому бросилась домой за ножом, дабы разрезать сеть и освободить попавшее в ловушку существо.
Освободившийся осьминог тут же исчез в толще моря.
«Даже не поблагодарил», – фыркнула тогда про себя Сепи.
И каково же было ее удивление, когда на следующий день она увидела на берегу небольшую гору самой разной рыбы… Женщина сначала подумала, что неподалеку появился какой-то рыбак, но потом она получила на свой немой вопрос внятный ответ, ибо Глум, махая щупальцами, вылез из моря. Почему-то он запомнил ее доброту – впоследствии Войнт, ученик друга мужа Сепи, ставший биологом, объяснил, что мозг у осьминогов весьма развит для того, чтобы запоминать, кто друг, а кто – враг.
Прозвала Сепи осьминога Глумом потому, что в основном он произносил именно это слово в разных интонациях. Как выяснилось, Глум мог некоторое время находиться и на суше, но ему нужно было обязательно возвращаться в какое-либо водное пространство – именно поэтому в хижине Сепи стояла внушительная бадья с водой, в которую Глум, «приходя» к женщине, погружался, предварительно сжимая тело до размеров этой бадьи. А сжиматься ему приходилось серьезно, ибо ростом он был почти полтора метра (Сепи была выше его буквально на три-четыре сантиметра), а каждое из щупалец было как минимум раза в два длиннее. Сколько весил Глум, сказать не смог даже Войнт, но было понятно, что существо было довольно массивным – одни лишь щупальца были раза в три толще хрупкой руки Сепи. Желтые глаза были единственными светлыми пятнами средь темно-фиолетового пространства, которое постоянно двигалось, булькало и произносило на разные лады «Глу-у-ум…».
Сепи и Глум проживали вместе уже месяц – Глум с утра уходил в море, дабы поймать рыбу как себе на пищу, так и Сепи на продажу, а Сепи шла с полными корзинами на местный рынок, где рыбу разбирали практически влет.
Несмотря на то, что Сепи жила на окраине, слежку установили и за ней. Гвардейцы пока ее не трогали, но народ перешептывался, ибо довольно быстро Данака узнала, кто ловит для женщины рыбу, и многим это не нравилось, особенно мужчинам.
Но Сепи было все равно – после смерти Эйна она не чувствовала себя по-настоящему живой.
Приготовив небольшой вегетарианский обед, Сепи принялась развешивать на улице постиранные полотенца. Глум, сидевший в бадье, закусил салатными листьями и огурцами – как ни странно, осьминог не отказывался побаловать себя растительной пищей.
Неподалеку женщина увидела спешащего к ней Войнта.
Он заходил к ней раз в два-три дня, принося ей какие-нибудь вещи из центра Данаки, рассказывая новости и, конечно, общаясь с Глумом – как теоретику, лишенному вменяемой практики, ему было крайне интересно наблюдать за этим необычным существом.
Войнт был заметен благодаря не самому высокому росту и круглым очкам без линз – несмотря на отменное зрение, парень их старался снимать как можно меньше, ибо это был главный подарок его учителя.
– Здравствуй, Войнт! – окликнула его Сепи.
– И тебе добрый! – голос Войнта был неожиданно низким, что несколько не сочеталось с его внешностью.
– Есть хочешь?
– Овощи? Или рыба осталась?
– Есть немного…
– Давай.
Сепи повесила последнее полотенце и вернулась в хижину.
Первым делом Войнт, естественно, бросился к Глуму:
– Привет, Глум!
– Глум-глум-глум, – размеренно произнес осьминог, ибо он так здоровался. Войнт был вторым человеком после Сепи, которому Глум явно доверял, ибо чувствовал, что биолог не причинит ему никакого вреда – хотя, как признавался сам Войнт, пару безопасных опытов ему очень хотелось провести, но Сепи была категорична в своем запрете.