Круговорот вокруг обалдевших служителей порядка прекратился, когда какой–то цыган возмущенно воскликнул:
— Э! Ромалэ! Что мы тут делаем? У них совсем денег нет!
Цыгане молниеносно рассосались, оставив ошарашенных полицейских молча пялиться друг на друга. Медвежий рев заставил их встрепенуться.
— А–а–а!!!
— Нечистая!!!
Они попытались было рвануть врассыпную, но у них ничего не получилось, так как все, включая кучера, оказались прикованными к медведям с замотанными веревками мордами. Бедные мишки, покорно ждавшие, когда добрые люди им гномьей водочки нальют, жалобными глазами смотрели на полицейских…
7
— Тпрррру–у–у! Тормози! — Никита Афанасьев перехватил у Арчибальда вожжи и дернул так, что лошадь чуть не встала на дыбы.
— Ты что делаешь? — всполошился Арканарский вор. — Тебе валить отсюда надо, придурок! Я тебя что, зря с кичи вытаскивал?
— Без своего сундучка никуда не поеду! — уперся купец, сполз с облучка и нетвердой походкой направился к дверям дома, около которого они остановились. — Прошка! Сундук тащи! — заорал он. В окно выглянула заспанная физиономия молодого, но, несмотря на юные годы, очень нехилого парнишки. Плечи его в оконном проеме не помещались.
— Куда еще с утра пораньше… — протяжно зевнул увалень, потом глаза его расширились. — Барин! Вас что, уже выпустили?
— Еще чего! Сам ушел.
— Вот радость–то какая! — сокрушенно покачал головой Прошка.
— Вас долго ждать! — рявкнул Арчибальд. — Быстро в экипаж. У нас полиция на хвосте!
Эти слова окончательно разбудили парнишку. Он понятливо кивнул, метнулся куда–то в глубь комнаты и вскоре появился на пороге с огромным сундуком в руках.
— Куда ставить?
— В фургон, куда же еще! — сердито огрызнулся Арчибальд. — И барина своего туда пихай.
— Ща, сделаем.
Прошка закинул сундук в карету, подсадил туда же своего барина и запрыгнул следом.
— Но! Шевели копытами, тупое животное! — тряхнул юноша поводьями, и экипаж возобновил движение к порту. Когда до него оставалось всего два квартала, Арчибальд притормозил лошадей около сидевшего на обочине одноногого нищего. — Эй, убогий, заработать хочешь? — Юноша подбросил в воздух золотой и ловко поймал его на лету.
У нищего тут же выросла нога.
— Что надо делать, господин?
— Сейчас узнаешь.
Арчи спрыгнул с облучка и распахнул фургон.
— Мы на месте, господа, выгружаемся.
— Прошка, водку не забыл? — промычал купец, вываливаясь наружу.
К счастью, Арчибальд был настороже и не позволил ему шмякнуться на землю.
— Не–а, — шмыгнул носом Прошка, встряхнув сундук. Характерный звон изнутри без слов сказал о его содержимом.
— Это хррршо!
— Чего смотришь, недоросль! — прикрикнул на Прошку Арчибальд. — Держи его, видишь, падает!
Прошка подхватил свободной от сундука рукой своего хозяина за шиворот и с удивлением обнаружил, что держит его за ворот рубашки, а не шубы. Он перевел взгляд на Арчибальда. Юноша в этот момент напяливал останки бобровой шубы и малахай на нищего и сажал его на козлы.
— Держи, убогий, — плюхнул он ему в руку золотой, — и гони отсюда! Чтоб до городских ворот с ветерком, но за город выезжать не советую. В паре кварталов от выхода из города тормози, бросай карету и делай ноги.
Нищий оказался малым понятливым. Черный «воронок» загремел колесами по булыжной мостовой и вскоре скрылся за поворотом.
— А мы теперь куда? — растерянно спросил Прошка.
— На родину, мой друг, на родину. Воздух Британии отныне для вас вреден. За мной!
Оказавшись в порту, Арканарский вор повел их прямиком к скромной пристани, где швартовались обычно не солидные корабли заморских негоциантов, а мелкие рыбацкие шхуны, и сразу увидел знакомую.
— Нам туда.
Доставивший его в столицу помор с мальчонкой как раз собирался выйти в море.
— Глякось, Василек, утопленник твой идет, — расплылся он, увидев Арчибальда.
— Здравствуй, отец. Далеко путь держишь?
— Домой собираюсь. Ты мне, сынок, удачу принес. Улов хорошо продал, да и ты меня не обидел. Вон подарков жене и детишкам малым накупил.
— Пассажиров возьмешь? — кивнул юноша на Прошку, поддерживавшего не совсем адекватного купца, и вытащил из кармана кошель.
— Отчего ж не взять хороших людей? Здрав буди, Никитушка. А ты чего, малец, застыл? Как звать–то тебя?