– Привет, солнышко. Ну как, уже устроилась на новом месте?
– Ага. Очень милая квартира. Мы ее делим с двумя соседями, хотя один сейчас где-то на выезде.
– Хорошо. А погода как?
– Холодно! До того холодно, ты не представляешь.
– В прошлом году я по работе ездил в Санкт-Петербург. Зимой. Мороз стоял лютый. Я из отеля и носа не высовывал.
Примерно в то же время, как я переехала в Норвич, папе предложили работу со множеством командировок. И хотя мне очень его не хватало, но у него и вправду началась совершенно новая жизнь.
– А следующая поездка когда? – спросила я.
– На самом деле я именно об этом и хотел с тобой поговорить.
– Тогда давай.
Он откашлялся и медленно произнес:
– Я тут собираюсь переехать.
– Переехать? Наконец воплощаешь мечту о домике в деревне?
– Не совсем. Собираюсь пока перебраться в Индию.
В груди у меня возникло такое странное, тянущее ощущение, как будто вода утягивается в слив.
– А куда именно в Индии? – Голос у меня звучал куда сдавленнее, чем мне бы хотелось.
– Бангалор. Примерно в десяти минутах от квартиры, где ты росла.
Ни папа, ни я так больше никогда и не были в Бангалоре. Я думала, что тамошние улицы и дома содержат слишком много болезненных для него воспоминаний. Что ж, похоже, за двадцать лет они успели поблекнуть.
– Понимаешь, я тут кое с кем встречаюсь…
– Пап, как здорово!
Он ведь оставался одиноким уже целую вечность – во всяком случае, меня никогда ни с кем не знакомил. Один раз он признался, каким пустым кажется дом теперь, когда меня там нет, и я всегда надеялась, что он найдет, с кем жить в этом доме вместе.
– Она из Индии? – спросила я.
Он кивнул.
– Ну ладно, колись давай. Как ты с ней познакомился? И когда?
– Тебе, наверное, покажется странным, но помнишь Уму?
– Которая мне присылает открытки на день рождения?
– Ага. Она была нашей хорошей знакомой. Но ее муж, Рам, мне никогда не нравился. Он умер лет семь назад. Она принялась налаживать собственный бизнес и написала мне, чтобы посоветоваться, так вот мы и начали общаться. Постепенно возобновили дружбу, а потом наше общение приняло более… романтический характер.
Он смотрел на меня почти испуганно, словно боялся, что я с места в карьер закачусь в истерике. Но, на его счастье, я уже выросла из скандальных подростков. Однако вопросы у меня появились.
– И давно у вас эта романтика?
– Мы несколько раз встречались. Когда меня по работе посылали в Таиланд и Гонконг. Было здорово. Но чтобы из этого вышло что-то настоящее, нам надо жить в одной стране.
Меня слегка задело, что папа никогда прежде не упоминал эту таинственную особу, но я не стала ничего говорить. Наверное, не хотел рассказывать, пока не станет ясно, куда это все ведет.
– Я правда очень за тебя рада, – только и сказала я. – Пожалуй, немножко странновато, что это мамина подруга, но, в конце-то концов, двадцать лет прошло.
– Я собирался все тебе рассказать на нашем прощальном ужине. Честно планировал. Но ты так нервничала из-за поездки, что я решил не грузить тебя еще и этим. Прости, если теперь вышло слишком резко и неожиданно.
– Не переживай, все в порядке. И надолго ты туда собираешься?
– Не знаю еще. Правда, дом пока собираюсь сдавать. Контракт на двенадцать месяцев… для начала.
Смотреть мне в глаза он не мог.
– Но у меня все вещи там остались, в моей комнате.
– Не волнуйся. Я нашел поблизости вполне приличный склад для хранения. Как знать, может, к твоему приезду из Арктики я уже все испорчу, вернусь домой и распакую вещи обратно.
– Папа! Где твой боевой настрой! Какая она вообще, эта твоя Ума?
– Очень независимая, творческая. Любит читать и готовить. Очень привлекательная, во всяком случае на мой взгляд. Я, как принято говорить, слишком высоко мечу.
– Ну вот уверена, что это не так.
– Уж как есть. И хватит обо мне. Расскажи лучше про Арктику. Ты там тепло одеваешься?
Через пятнадцать минут я повесила трубку. Конечно, за папу я очень радовалась, но вообще новости меня ошеломили. На моей памяти папа никогда не совершал ничего настолько спонтанного. Дом в Кройдоне был для него как вторая кожа, я и представить его не могла где-нибудь еще. Интересно, сложится ли там у него. Пусть сложится, он это заслужил, но я не очень-то понимала, что испытываю от перспективы поехать к нему в Индию. Мои мысли понеслись во весь опор, рисуя самые разнообразные сценарии развития событий: что я никогда не увижу папу, потому что побоюсь даже сесть в самолет, что его собьет насмерть машина, как маму, что я поеду туда и все будут презирать меня за британский акцент. На языке психотерапевтов такой стиль мышления называется «катастрофизацией» и считается «контрпродуктивным».