И дома. Старик улыбнулся, дознавшись о новости, посмотрел на Романова так, что чувствовалось: в эту минуту он жалеет о том, что стар, завидует Романову. «Великий страж…» облегченно вздохнула и сделалась внимательной, заботливой. Рая притихла. Потом взбунтовалась, предупредив: два года без мужа она не намерена жить, довольно того, что она ждала Романова два года с войны, знает, что это такое, — бабий век короток, а ей без малого тридцать лет. Потом она сделалась ласковой, любящей, домогалась признаний и заверений в любви, уговаривала Романова отказаться «от неумной затеи». Потом она возненавидела, потом вновь полюбила Романова, больше прежнего. Ее отношение к Романову менялось все чаще. Рая сделалась несносной. С ней не могли сладить ни отец, ни «великий страж…» — им влетало едва ли не на каждом шагу. Обижала детей. Романов гулял с детьми все свободное время, убегая с ними от матери. А дети как дети: кто их голубит, потакает им, к тому они льнут. Романов баловал их жадно, беспрерывно рассказывал: вспоминал войну, фантазировал о том, как будет жить на острове — охотиться на белых медведей, моржей, собирать яйца на птичьих базарах. Дети льнули к нему. Рая ревновала, а потом отвезла их в Тульскую область — в Мошковичи, половину которых заселяли родственники Романова по отцу и матери. «Великий страж…» уехала с детьми. Старик пропадал из дому, приходил лишь ночевать. Однажды, воротясь домой, положил на стол две путевки в Форос. Рая улыбнулась: «Махнем, Санька?» Романов поставил условие: только в том случае, если об острове — ни слова. Рая предложила: «Давай, Романов, так… будто ты не знаешь меня, я не знаю тебя — мы только что встретились. Знаешь, как это бывает: не знают друг друга по имени, а уже нравятся… Давай?»
На своей новой «Волге» Романов и Новинская укатили в Форос.
IX. Из дневника Афанасьева
Июль 1956 г.
…Когда Раиса Ефимовна уехала из Фороса и мы с Александром Васильевичем узнали, что она забрала свои документы, Александр Васильевич остановился под окнами корпуса, где прежде стояла «Волга», показал рукой на дорогу, уходящую в горы, и, стараясь говорить так, как говорят драматические актеры на сцене, сказал:
— Видишь эту дорогу, Афанасьев? По ней уехала моя жена. Ты думаешь, она уехала из Фороса? Нет. По этой дороге она уехала от меня… и может быть, навсегда!.. Запомни, Афанасьев, эту дорогу.
А через два дня Александр Васильевич получил телеграмму:
«Доехала хорошо детьми все порядке необходимо твое присутствие Арктикугле целую крепко твоя Рая».
Он смущенно улыбался, показывая мне телеграмму. Пожал плечами: кто знает наперед, что сделает женщина в очередную минуту?.. С телеграммой пошел к главврачу. На следующий день я провожал Александра Васильевича в Севастополь к московскому поезду.
Август…
Теперь, когда Новинская, Романов уехали, я один лежу на диком пляжике у бывшей горьковской дачи Тессели, и тихие, теплые волны моря лижут мне ноги, я вижу себя, как видел прежде героев книг и экранов.
«Езус унд Мария, унд пан Езеф, унд гундерт фрейлейн…[4] прости господи!», как любил говорить Александр Васильевич, ведь мне уже двадцать три года…
Да. Романов был прав: «Пока человек молод, он должен расти, утверждать себя на земле, а не будет этого, остановится человек — жизнь превратится в доживание… Отец, имеющий сына, обязан подняться выше своего отца, чтоб сына подсадить еще выше. Всей сутью своей подниматься и поднимать. Такова логика поколений — закон жизни».
У меня еще нет детей — я сам сын. Но «сутью своей» я уже… Афанасьев Владимир Сергеевич… Ведь «поднимать» способен лишь тот, кто сам «поднялся». А я?..
Тряпка… которая если и может что-либо делать, так уступать. Безвольная тряпка!
Август 1956 г. Москва (улица Воровского)… Сегодня был у Романова и Новинской. Раиса Ефимовна едет на Шпицберген. У Романова было назначение в Баренцбург главным инженером рудника. Новинской предложили место хирургической сестры в баренцбургской больнице: замена полярников на острове подходит к концу — других вакансий для Раисы Ефимовны не оказалось. Новинская оформилась главврачом на Грумантский рудник. Александр Васильевич чертыхается на чем свет стоит, в доме все вверх тормашками.
Раиса Ефимовна догадывается о том, что Романов рассказывал мне в Форосе. А может быть… Я замечал это и за собой: если постороннему человеку доверился твой друг — пооткровенничал о тебе, и тебе хочется пооткровенничать с тем же посторонним — доверить ему и свои мысли о друге. Людям свойственно стремиться к равновесию.