Это вполне сознавали новые вельможи. Как-то старый знакомый посетил маршала Лефевра, ставшего герцогом, богачом и владельцем великолепного замка. Зависть к успеху слишком ясно выразилась на лице визитера. Тогда Лефевр предложил ему отдать все свои богатства, но при одном условии: посетитель должен испытать всю меру опасности, которую маршал испытал в своей жизни. "Мы выйдем в сад, я выстрелю в тебя шестьдесят раз из ружья, и после этого, если я тебя не убью, - все это твое"15. Как легко можно догадаться, старый приятель Лефевра не выказал бурного энтузиазма по поводу возможности обогащения подобным образом.
В вышесказанном о военачальниках Империи мы сознательно не говорили до сего момента о моральном вознаграждении. Мы стремились показать, что даже с чисто материальных позиций военная знать доминировала над богачами, банкирами и фабрикантами. Что же касается общественного престижа "людей шпаги" в эпоху Наполеона, здесь вообще не приходится спорить. Блеск карет и пышные свиты маршалов Империи ослепляли парижских буржуа, звон шпор и веселые, уверенные голоса молодых генералов заставляли притихнуть в любом салоне биржевого воротилу.
Но, разумеется, венцом социального престижа для полководцев Наполеона было, как уже указывалось, создание дворянства Империи. Верхушкой этого дворянства стали маршалы и генералы.
Пять маршалов получили титул князей Империи (один из маршалов - Бертье - стал владетельным князем Невшательским);
17 маршалов и 5 генералов получили титул герцогов;
5 маршалов и 168 генералов стали графами;
623 генерала - баронами;
88 генералов - рыцарями Империи.
Когда речь идет о дворянстве Империи, часто вспоминают эфемерность этого института, а исторические труды полны анекдотов о неотесанности ряда новых вельмож (в особенности их супруг). Говорят, что никакого де особенного значения это дворянство не имело, социальный престиж его был слаб, и исторически оно не смогло победить старую знать... Очевидно, было бы чудовищным извращением и иезуитской издевкой требовать от дворянства Империи, не просуществовавшего и десяти лет, такой же стабильности и престижа в последующие эпохи, какими они были у знати тысячелетней французской монархии. Необходимо также обратить внимание, откуда исходит информация о грубых мужланах, наполнивших парижские салоны. Знаменитые анекдоты оказываются не более чем брюзжанием старух из Сен-Жерменского предместья и всех тех, кто завидовал успеху новых людей. Как метко сказал специалист по истории знати в период Империи Жером Зисенисс, "проще, конечно, было смеяться над неловкостью этих "герцогов из дурных семей", чем завоевать, как они, с мечом в руке свои громкие титулы"16. Лучше вспомнить то, как встретила гордая старая знать известие о рентах, которые раздавал Император: "В Сен-Жерменском предместье рассказывают, что мадам де Монморанси и мадам де Монтемар получили от Императора дотации на их мужей в виде ренты в 140 000 ливров, - свидетельствует бесстрастный рапорт парижской полиции от февраля 1810 г. — Подобная новость заставила многих людей из этого круга пожалеть о том, что они слишком долго ждали случая для представления Его Величеству..." 17 Что же касается тех из "бывших", кто не шушукался по углам, а пошел вместе со всей молодежью Франции выковывать себе новые гербы на поле чести, они думали иначе, чем их родители. Молодой офицер, ординарец Наполеона, отпрыск знатнейшего рода Анатоль де Монтескью вспоминал: "Это новое учреждение (дворянство Империи) было словно великолепным пиром, где царствовали заслуги и слава" 18.