Он постоянно твердил Элизабет: погоди немного, дай заработать хорошие деньги - и я бросаю всякие авантюры... Фрост уже звонил в Лондон, разузнал о самочувствии любимой, ободрил, как сумел; вкратце поведал о грядущей работе за умопомрачительный гонорар. Сказал ровно столько, сколько можно было сказать по трансатлантическому кабелю, не опасаясь подслушивания.
- Что за работа, Фрост? - осведомилась Элизабет напряженным голосом.
- Н-ну... Послужу телохранителем. Это мне уже не впервые.
- Ты и в Канаде нанимался телохранителем!
- Здесь иное. И платят сотню тысяч. Сотню, малыш!
- А потом?
- Потом?
- Да. Потом - что ты намерен делать, как жить?
- Мы ведь беседовали об этом, и не раз! Подумай: сто тысяч. Родная моя, ты...
- Зачем нужны сто тысяч такой ценой, Фрост? Мертвому деньги ни к чему хоть сотня миллиардов!
Она, конечно, волновалась перед операцией, капризничала. Раздражаться в ответ было бы попросту грешно.
- Если бы не эта работа, Лиз, я завтра же вылетел бы в Лондон и просидел с тобою рядом хоть целый месяц. Честное слово. Я люблю тебя...
- Хэнк, ты прилетел! - Марина.
- Здравствуй, - сказал капитан, вставая со скамьи.
- Если бы отец был жив, - произнесла темноволосая, темноглазая женщина, то выбрал бы для этой работы именно тебя. Я знаю. И потому...
- Я прибыл.
- Давай немного прогуляемся, Хэнк, - улыбнулась Марина. - В дозволенных пределах, разумеется.
Она изящно и непринужденно взяла капитана под руку, повела в сторону сада, туда, где цвели благоуханные кусты магнолий.
- Битва будет нелегкой. Но теперь, когда ты согласился возглавить армию вторжения...
- Армию возмездия, - улыбнулся Фрост.
- Пожалуй, - сказала Марина. - Теперь мы, думается, отвоюем Монте-Асуль.
- Официально я имею право числиться лишь телохранителем. Никаких воинских чинов. Это грозит большими неприятностями.
- Понимаю. Но разве только в чине дело? Хэнк... Она остановилась, вынудив наемника сделать то же самое.
- Как я соскучилась! И как обрадовалась, узнав, что ты прилетаешь! У тебя все хорошо, правда?
- По-прежнему, - пожал плечами Фрост. - Ни лучше, ни хуже. А у тебя? Наверное, стало получше, ежели можешь навербовать и экипировать целую армию.
Фрост и Марина снова двинулись по садовой дорожке.
- Не так это легко было, Хэнк. Я ведь попросту ходячее знамя, символ. Талисман своего рода. Коль скоро затея удастся - тогда иное дело. А покуда...
- Ты думаешь, потом будет легче и проще?
- Не понимаю, - молвила Марина, кладя голову на плечо капитана.
Фрост уклонился от нависавшей пальмовой ветви, покосился на женщину:
- В случае нашей победы на тебя начнет восхищенно взирать все население Монте-Асуль. А все население Кубы примется изрыгать проклятия по твоему адресу. И бездействовать не будет, особенно "интернациональные отряды" Кастро. Сама знаешь, какие это бандюги. Покойный Че Гевара и прочая мразь... Ну, и что? А то, что о личной жизни, дорогая, придется надолго позабыть. Женщина-президент уже не принадлежит себе. Она, по твоим же словам, ходячее знамя, символ и так далее, и в подобном роде.
- Забыть о личной жизни? - задумчиво повторила Марина.
И, повернувшись, крепко обхватила шею наемника обеими руками.
- Это будет потом... А сейчас я имею право жить как заблагорассудится. И нынешняя минута - моя, Хэнк...
Фросту припомнилось, как он впервые поцеловал Марину - там, на юге, в президентском дворце. Как молотили дождевые струи по их прижимавшимся друг к другу телам. Как он изо всех сил старался напиться до бесчувствия - но кому бы удалось это сделать рядом с Мариной?
Он сомкнул глаз, опять припомнил ветер, дождь, балкон, сверкание молний; первую, сумасшедшую ночь любви.
И поцеловал Марину.
Поцеловал нежно, радостно, исступленно.
Уповая, что не совершает кощунства, делая это в монастырском саду.
Глава четвертая
- Расскажи-ка мне о Рамоне. Что он за фрукт?
- Газет не читаешь?
- Не выношу.
- А журналы?
- Читаю, но редко.
Марина рассмеялась.
- Хорошо, о мой непросвещенный полководец. Внемли и запоминай. Лет сорока; возможно, чуть старше. Красив - но конфетной, почти женственной красотой...
- Понятно. Червонный валет.
- Угодил в точку. Любимец Фиделя Кастро, и один из надежнейших его подручных. Революционный вождь. Персонаж романтической повести.
- Я не читаю романтических повестей.
- Господи, помилуй, да ты вообще хоть что-нибудь читаешь? - возмутилась Марина.
- Читаю. Нашего Шекспира. Вашего Сервантеса. А чуши не люблю. Ее и в жизни моей с избытком достает. Излагай дальше.
- Настоящее имя Эрнесто Рамона - Франциско Перетта. Он полуитальянец...
- Данте я тоже перечитываю, - вставил Фрост.
- Ты невыносим, - прыснула Марина. - И с тобою рядом чувствуешь себя полуграмотной школьницей. Как можно, имея подобные мозги, заниматься международным разбоем?
- А кто бы отвоевывал твою игрушечную страну, если бы я преподавал языки да литературу полуграмотным школьникам? Излагай дальше.
- Подлинный Рамон был родом из Монте-Асуль. Из вполне приличной, хотя и склонявшейся к левым убеждениям, семьи. Что стало с этим беднягой - понятия не имею. Перетта - кубинский выходец. Учился в Москве, и в России же прошел всю необходимую террористическую подготовку. Марионетка чистейшей воды - правит лишь по прямым указаниям Кастро. И девяносто шестой пробы палач. Впрочем, у красных такие в особой чести.
- Само собой. Дальше.
- О Рамоне рассказывать больше нечего. Излагаю общую обстановку. После крушения, в котором погиб генерал Коммачо, между монтеасулийскими антикоммунистами возник жесточайший раскол. Адольфо, генеральский племянник, начал собственную войну против Рамона и его клики. Рамон ответил ужасающими... как это у них зовется?
- "Чистками". Советское словцо.
- Да, спасибо. "Чистками". Редакторы, журналисты, радио- и телекомментаторы - все, кто пытался хотя бы намекать на правду о коммунизме, Кастро и самом Рамоне, - либо гибли, либо исчезали бесследно.