Выбрать главу

Назим, этот монстр, говорил о том, чтобы захватить то, что мы более всего любим. Речь идет о наших самых красивых дочерях, которых они хотели бы превратить в своих наложниц. О наших самых маленьких сыновьях, не умеющих еще говорить, которых они хотят сделать мусульманами, обманом заставить их поверить, что родились турками, и воспитать в духе ненависти к армянскому народу. Нет более низкого преступления, чем пытаться обмануть саму невинность!

Я хорошо знаю, к чему он ведет дело. Он хочет уничтожить не только армян. За ними наступит очередь других меньшинств.

Греков из Анатолии, сирийцев из Силиции, евреев из столицы. Всех нацменов. Всех „гяуров“.

Какими же мы были наивными! Когда немногим более чем шесть лет тому назад свергли султана, мы восторженно аплодировали. Нам казалось, что с ним ушла в прошлое ужасная часть нашей истории. Это он, ненавистный Абдул-Гамид, пролил реки крови двух поколений армян. Гнусные преступления этого сатрапа приводили в ужас весь мир.

А какие мы доверчивые! На его место пришли волки, алчущие крови, накинувшие на себя овечьи шкуры. Они протягивали нам руку только для того, чтобы проверить нашу силу. О, братья! Мы всегда любили книги, искусство, науку. Мы заперли себя в наших церквях и храмах. Когда нас ударяли по одной щеке, мы подставляли другую…

Но сейчас другая реальность стучится нам в дверь. Эта ужасная, противная, неотвратимая реальность, которую принесли нам Энвер, Джемаль и Талаат, эти приспешники сатаны Абдул-Гамида, который, наверное, улыбается себе от удовольствия, что его заветы выполняются с лихвой.

Да, нас обманули. Мы вывели наших сыновей на путь добра, научили их отвечать добром на зло, ценить слова выше, чем оружие.

И знаете, что я вам скажу? Мы ошиблись. Мы обманули наш народ. Мы поверили, что силы зла не справятся с силами добра. А сейчас, когда пришел час испытаний, мы представляем собой лишь овец, готовых идти на заклание.

Я прошу вас простить меня за мои рассуждения, которые исходят не из моего разума, а из моего сердца. Я, Вардгес Серенгулян, состоял и сейчас состою членом парламента, который, собственно, никогда не был парламентом. Сейчас я это понял. Так же, как и ты, Пашьян, как ты, Врамян, как ты, Зохраб, все мы считали, что сила слова превыше всего, что только слово чего-то стоило и только оно отличало нас от других народов. Но нет. Совсем нет. По крайней мере, здесь, в Турции.

Сейчас нам надо думать о том, как защитить наш народ. Но сегодня я понял, что уже поздно, что мы в руках божьих, и, опасаясь впасть в богохульство, я думаю, что наш Бог смотрит в другую сторону».

«Там, — помню, что Серенгулян указал на восток, где находился дворец Талаата, — там родилось чудовище. Там Назим создал монстра — „Специальную организацию“, так называемую „Текилат Махсуссе“. Вы знаете, что я хочу этим сказать? Я не уверен, что смогу точно сформулировать, — это нечто слишком безумное, чтобы поверить, что оно родилось в человеческом мозгу.

Именно Назим разработал порядок его осуществления. Думаю, правда, что сама идея возникла у кого-то чуждого нашим землям. Он странный тип. Это некто Хуманн, он был в Константинополе около шести лет тому назад по приглашению Красного султана. Именно он завез сюда эти семена. Сейчас эти цветы приносят свои зловещие плоды.

Убийцы, злоумышленники, насильники — весь человеческий мусор Турции вывезен сейчас на подготовку в специальные лагеря. Большинство из них находится в Чоруме. Вы представляете, во что хотят их превратить? По выражению ваших изумленных лиц, по тому, как вы все бледны, я вижу, что вы догадываетесь. Да, эти отморозки станут орудием в руках Талаата, Энвера, Назима, тех, кто так же, как и они, хотят, прежде всего, нашего полного уничтожения.

Этим подонкам обещана часть добычи. Часть золота и драгоценностей. Если захотят, они смогут завладеть нашими домами и землями. И что самое невероятное, самое гнусное, так это то, что с нами, армянами, они будут делать, что хотят, и никто не спросит их за это.

Представляете себе? Они будут насиловать наших женщин и девочек. Будут пытать юношей. Потом убьют их. Вот что произойдет, и видит Бог, я боюсь, что уже поздно помешать им.