Мой отец подошел ко мне, взял за руку и вопрошающе смотрел, пока я переводила дух. Я смогла лишь отдать ему лекарство, а потом безутешно разрыдалась. Он с удивлением смотрел на меня.
Тогда доктор Мурадян подошел ко мне и спокойным голосом спросил, что случилось.
Всхлипывая и заикаясь от рыданий, исходивших из самого моего сердца, я смогла, в конце концов, рассказать о том, что увидела. Пока я говорила, я видела, насколько оба мужчины были ошеломлены.
Доктор Мурадян был энергичным человеком, но он мог сдерживать себя. Он взял пузырек с лекарствами и снова вошел в комнату, где лежала моя мать. Мы все пошли следом за ним, как будто уверенность, которую он источал, имела для всех нас большое значение.
Увидев лицо моей матери, я поняла все. У нее была очень бледная кожа со странным желтоватым оттенком, и я сильно испугалась, и, хотя доктор Мурадян еще ничего не сказал, мне стало ясно, что она умирает. В тот момент не надо было слов. Все находившиеся в комнате плакали, а доктор, весьма взволнованный, уехал из нашего дома. Моя мама была без сознания, и уже ничего нельзя было поделать. Мой отец опустился на колени рядом с ней и, рыдая, спрятал свое лицо в простынях постели. Я никогда не видела его в таком отчаянии.
Я и мои братья поняли, что происходит нечто ужасное. Я никогда не видела, как умирают люди, и никогда не думала, что моя мать может умереть. И тем не менее в тот момент весь мир разваливался на наших глазах. Случился какой-то безмерный катаклизм, а в чем была причина — неизвестно.
Потом все произошло очень быстро. Я оказалась свидетелем страшной драмы, но по какой-то нелепой причине не могла соучаствовать в этой странной ситуации. Я слышала, как плачет вся моя семья, а небо, казалось, хотело разделить с нами наше горе, и пошел сильнейший дождь.
В моей жизни происходило много событий. Я пережила и страшные и очень счастливые моменты. Но никогда я не испытывала такого огорчения, как в те часы. Все, что произошло тогда, я могу вспомнить с удивительной точностью, и я знаю наверняка, что эти горькие воспоминания останутся со мной до самого моего конца.
Последующие часы были самыми грустными. Тот жестокий удар, который нанесла нам тогда судьба, стал началом долгого периода агонии.
Мы находились на армянском кладбище, где хоронили тело моей мамы. С нами была вся наша семья, многочисленные Друзья и знакомые моих родителей. Вдруг мы услышали доносившиеся издалека крики. Звук их быстро приближался. Похоронная церемония уже подходила к концу, и, поскольку погода временами резко ухудшалась и шел сильнейший дождь, люди убегали под укрытие церкви.
Ни у кого не осталось времени выйти оттуда. Многочисленная толпа турок с искаженными лицами мешала нам выйти, угрожая импровизированным оружием — мотыгами, топорами, вилами и просто палками.
Тогда приходской священник отец Атопян, проводивший церемонию захоронения, сделал несколько шагов вперед и обратил слова порицания к главарям толпы за их неподобающее поведение.
На какой-то момент наступила тишина. Словно речь священника произвела впечатление на этих людей. Меня, в страхе спрятавшуюся за спиной моего брата, охватило тягостное предчувствие. Оно было связано с картиной, которую я видела вчера. Несмотря на смертельный страх, испытанный дядей Арамом и другим армянином, они смогли вернуться домой, хотя их избили и унизили.
Брошенный с большой силой камень попал в голову отца Атопяна, и он упал, как подкошенный. И тогда начался страшный шабаш. Несколько мужчин-армян кинулись вперед, пытаясь защитить его и свои семьи.
Действуя почти рефлекторно, мой брат заставил меня побежать между могилами, зажатыми между высокими кипарисами. То же сделала Мари, которую держал за руку мой отец. У входа на кладбище разворачивалась неравная битва. Часть людей — турки — пыталась прорваться на кладбище, другая, меньшая, — армяне — стремилась удержать их. Но это было невозможно, все равно, что задержать течение реки. Турецкие крестьяне в яростном ослеплении нападали на нас, раззадориваемые криками нескольких человек, — похоже заводилами. Они выкрикивали грязные оскорбления в наш адрес, называли нас мерзкими «гяурами».
Мы же оказались в противоположном углу кладбища вместе с моим отцом и сестрой. На лице отца было написано все. Он еще не пришел в себя после страшного несчастья — скоропостижной смерти моей матери, а мир вокруг него уже распадался на части. Он боялся за нашу безопасность. Вернувшись из Стамбула, он пребывал в страхе, и события лишь подтверждали его тягостные предчувствия.