4
Рассказ Оганнеса Нахудяна
Поехать в Каир меня уговорила Алик. Никто и ничто не удерживало меня в Стамбуле, а ее в Париже. Мы решили, что, пока не поздно, нам следует поехать к Оганнесу. У него тоже есть свои воспоминания, свое видение этой истории, которую нам следовало знать. Меня очень беспокоило, что воспоминания и опыт этого человека могут быть потеряны.
С другой стороны, я горел желанием познакомиться с ним. Когда Алик сказала мне, что он еще жив, я понял, что этот старик сможет пролить свет на еще непонятные для меня темные моменты.
Да, Алик была права. Нам нельзя было терять ни одного дня. Я позвонил в мое агентство по путешествиям и забронировал два билета на самолет в Каир, вылетавший только в четверг вечером через Дамаск. В те времена все это казалось нам огромным прогрессом. На самом деле, так оно и было, иначе самым надежным способом было бы добираться морем из Стамбула до Александрии. Нам повезло, и уже через два дня мы летели на старом и шумном ДС-3.
Когда мы вылетели из Стамбула, я обратил внимание, что Алик пребывает в смешанном состоянии спокойствия и какой-то внутренней радости. Я почувствовал, что ее желания реализуются, и порадовался за нее. Ее мужество приносило свои плоды, и Алик понимала это. Кроме того, она была счастлива, что нашла меня. И я не мог отрицать очевидного. Эта женщина заменяла мне мать, но в отличие от нее, Алик, похоже, уже полностью преодолела свою боль.
Во время полета мы почти не разговаривали. Ома делала вид, что читает какой-то журнал. Я пытался читать книгу, но не мог сосредоточиться. Я был слишком взволнован, чтобы собраться с мыслями, — за короткое время слишком много вещей изменилось вокруг меня. Я никогда не мог себе представить, что наступит день, когда собственными ушами услышу действующих лиц истории, не только напрямую касавшейся меня, но и повлиявшей на всю мою жизнь.
Когда мы приземлились, Алик пожала мне руку. Она скрывала свою нервозность, но я чувствовал ее состояние. Она была сильной женщиной, но и эмоций, следовавших одна за другой, оказалось очень много.
Выйдя из самолета, я глубоко вздохнул. Ночь в Каире была тихой, без малейшего дуновения ветерка. Такси отвезло нас до Гелиополиса и остановилось перед домом, окруженным садом. В нем жил Оганнес Нахудян. Свет на первом этаже говорил о том, что нас ждали.
Нам не пришлось нажимать на звонок. Молодой мужчина лет тридцати пяти подошел к двери, чтобы открыть калитку. Это был не кто иной, как Дадхад, крепко обнявший Алик. Потом он посмотрел на меня и тоже молча обнял.
Мы быстро прошли по засыпанной гравием дорожке до портика дома. Там нас ждала небольшого роста женщина с седыми волосами.
Она подошла к Алик и поцеловала ее в обе щеки. Потом внимательно посмотрела на меня и проделала то же самое.
Она представилась женой Оганнеса Норой Азатян, — Алик рассказывала мне о ней. Нора очень естественно взяла меня за руку и провела внутрь дома. Мы поднялись по лестнице, и Нора зашла в спальню передо мной. Там был Оганнес Нахудян, человек, при воспоминании о котором на глазах моей матери неизменно появлялись слезы. Он сидел в инвалидной коляске, ноги его были укрыты изящным покрывалом.
Он обнял меня как своего сына. Я увидел, как этот мужчина разрыдался. Я понимал, что он видел не меня, а свою сестру Мари. Некоторое время я простоял подле него, держа его за руки.
Не буду подробно останавливаться на том, как меня принимали. Создалось впечатление, что меня воспринимали как своего рода блудного сына. Мне задавали тысячи вопросов о моей матери. Они хотели все знать, и Оганнес винил себя за то, что так и не повидал ее.
Потом я узнал от Норы, что он тоже почти никогда не говорил о тех страшных днях. И все-таки несколько недель тому назад, почти совпав по времени с появлением Алик, он начал диктовать Дадхаду заметки — мемуары о тех днях. Как сказала Нора, именно Алик настояла на том, чтобы он стал диктовать свои мемуары.
Мы проговорили до рассвета. Потом опустили жалюзи и мне сказали, что надо попытаться немного поспать. Меня определили в большую спальню с высокими потолками и огромным вентилятором, как бы подвешенным к чистому небу.
Кто-то постучал в дверь. Это была Нора. Она с улыбкой вручила мне кожаную папку. Потом молча закрыла дверь.
Я подошел к кровати, зажег настольную лампу, осветившую комнату зеленоватым светом, прилег на кровать и надел очки.
Я знал, о чем была речь, и приготовился читать. Сейчас все складывалось в единую картину, как будто время замерло. В моих руках было свидетельство, посланное мне судьбой. Создалось впечатление, что Оганнес осознавал, что мы все сообща выращиваем общее армянское древо.