— Ищейка не ищейка, но вы, голубушка, если вдруг что унюхаете — не сомневайтесь, посылайте за мной! — напутствовал он меня напоследок и откланялся…
Проснувшись утром, я почувствовала себя шницелем по-хельски. Эти котлетки из мелко рубленого мяса жарят во фритюре, но при этом внутри каждой порции таится кубик замороженной крови. Меня одновременно знобило, словно внутри образовался кусок льда, и бросало в жар, будто меня поджаривали до румяной корочки.
Горло саднило, в голове странно звенело, а мысли разбредались, словно мыши, которые обнаружили в кладовой торт «Пьяная вишня» и от души им полакомились.
Я с трудом встала, взглянула на себя в зеркало и ужаснулась. Матовая белизна кожи, свойственная рыжеволосым, превратилась в землистую бледность, глаза лихорадочно блестели, а волосы свисали унылыми влажными сосульками.
В спальне пахло болезнью — горьковатой полынью и пачули — душно, лекарственно, с нотами плесени и пыли.
Слава Фригг, богине домашнего очага и брака, что этой ночью муженек не претендовал на свою долю тепла и супружеской ласки! Моя наружность этим утром была слишком непривлекательна, а я терпеть не могу выглядеть жалко — в чьих бы то ни было глазах.
Дотянувшись до колокольчика, я вызвала Уннер. Она примчалась спустя пять минут, хотя за окном еще едва светало, и звонок ее явно поднял с постели. Впрочем, недовольство с прелестного девичьего лица моментально испарилось, едва она разглядела, в каком я состоянии.
Горестно причитая, Уннер принесла горячего питья и обтерла меня салфеткой, смоченной в уксусе. Вместо обычных песенок с нежно-розовых уст девушки сегодня лились жалобы и невнятные мольбы богам.
Я невольно улыбнулась, тронутая такой заботой и непритворным беспокойством о моем здоровье, и тут же поморщилась. От жара губы обветрились и покрылись коркой, поэтому улыбаться было больно. Голова кружилась, противная липкая слабость сковывала движения.
В полудреме, полубреду я провела весь день, очнувшись лишь к вечеру от настойчивых попыток Уннер меня растолкать.
— Госпожа! — словно издали звала меня встревоженная горничная. Я видела, как шевелились ее губы, но слова доходили как сквозь снежную пелену. — Госпожа, очнитесь! Ну же, госпожа! Может, позвать доктора?
Черты склонившейся надо мной девушки то расплывались перед глазами, то вновь обретали четкость. Словно в противовес мне, Уннер была хороша и свежа, как чайная роза — того простого сорта, который не прельстит изысканным бархатом лепестков и полнотой цветка, но пленит нежностью бледно-розовых соцветий и тонким ароматом. От нее даже пахло сахарным розовым вареньем.
Уннер едва не плакала, а я хрипло рассмеялась, тут же закашлявшись. Казалось таким странным, что ко мне могут пригласить врача… Вот уж, воистину, хель без льда[5]! Но у меня совершенно не было сил, чтобы идти в «Уртехюс» и искать нужные составы, а отправлять туда слуг бессмысленно.
Должно быть, я провалилась в сон, потому что следующим, что я осознала, было льющееся в горло горячее питье. Открыв глаза, я обнаружила Уннер, которая поила меня с ложки какой-то подозрительной гадостью. На вкус пойло было мерзким, но я послушно проглотила все до капли, в своем сумеречном состоянии не слишком задумываясь, что именно пью. Мне ли не знать, что все полезное чаще всего оказывается противным или, в лучшем случае, безвкусным?
— Что это? — прокаркала я, стараясь не обращать внимания на противную горчинку на языке и собственный сиплый голос. Сон меня немного освежил, да и жар, похоже, спал.
— Лекарство! — очень содержательно объяснила Уннер, старательно тараща глаза.
Я только вздохнула.
— Какое именно? — от усилий, которые приходилось прилагать, чтобы внятно говорить, мое настроение также не улучшалось.
— Доктор Торольв прописал… — в звонком голосе Уннер дрожала опаска и твердая уверенность в своей правоте.
Живущий неподалеку доктор Торольв лечил простуду по моим рецептам, признавая, что официальная медицина способна лишь немного облегчить симптомы этого заболевания. Ко мне почтенный эскулап относился с искренним уважением.
— Уннер, я же сама составляла лекарства для доктора… — Я невольно закашлялась. В горле першило, глаза слезились… Да сколько можно?! Откашлявшись как следует, продолжила хрипло: — Мед, малина, настой солодки, инжир и немножко лимона… Но ты меня пичкаешь чем-то совсем другим.
Спустя минут десять, когда я уже в шутку предположила, что Уннер намеревалась меня отравить, она наконец созналась. Правда, предварительно предупредив: