Барон Гадула дружески похлопал меня по плечу:
– А фехтовальщик, ваше сиятельство, вы действительно отменный!
Но тон голоса – не было в нём восхищения, хотя в остальном не придерёшься. Его пальцы скользнули по воротнику у меня на шее, и я остановил порыв скинуть руку.
Кивнув несколько развязно, Гадула отправился прочь, а Лонгвей пошёл за ним. Кажется, этот новый приятель его изрядно впечатлил.
Ну и ладно.
Я обратился к спутницам:
– Полагаю, нам всем стоит вернуться в свои купе и приготовиться к выходу в город.
Договорённости с баронессами о совместной прогулке по пригороду, путь обратно в купе – всё это время я не находил себе покоя. То, что Гадула подсунул мне под воротник пиджака, жгло и кололо, хотя я прекрасно осознавал, что подложенная мне вещь никак не ощущалась.
И только заперев за собой дверь я быстро вытащил сложенную в несколько раз бумажку. Тонкую, почти невесомую – газетную. Развернул.
«Мы хотим поговорить о твоём отце и предназначении Бергов.
Приходи перед закатом в парк возле кладбища, скамейка возле статуи дракона земли».
Зубы скрипнули. Слишком неопределённое послание. То ли тайная стража пыталась вывести меня на чистую воду, то ли «Союз свободы», созданный для борьбы с тиранией императора, выжил после чистки бунтовщиков и хотел встречи со мной.
7: Лада
Карета замедлялась, я снова запустила руку в карман, чтобы сжать в руке кубик выгоревшего амулета. Луч вечернего солнца проникал внутрь, золотил беспокойные искорки пыли. За этой световой пеленой сидел Тримас. Он напряг и расслабил мышцы ног, его лицо чуть дрогнуло – неудивительно, даже у меня от долгого сидения почти всё затекло, чего уж говорить о практически старике.
Я стыдливо опустила взгляд: из-за моих страхов перед суетой вокзала пришлось путешествовать в карете. Из-за меня Тримас, единственный слуга семьи, переживший восстание, и заботившийся обо мне последние десять лет терпел такие неудобства, а я не могла переступить себя, не могла облегчить его состояние магией исцеления.
Грани кубика снова впились в ладонь. Боль… она не могла перебить горечь. В те страшные дни я лишилась не только привычного образа жизни, но и самой себя. «…Вы же маг жизни…» – вспомнился упрёк Клее, грудь снова наполнилась тяжестью вперемешку с чем-то колюче-удушающим. Слова инспектора до сих пор жгли, подтачивали и без того хилую уверенность в своих силах.
Маг жизни я теперь только по названию.
Цокот копыт стих. Не дожидаясь указаний, Тримас поднял с сидения кожаную папку и выбрался из кареты. Послышались мужские голоса. Мне сразу стало неуютно. Не хотелось выходить, сталкиваться с кем-то.
Очередной пропускной пункт – мы не один десяток таких миновали по пути в Академию. И останавливали нас почти на каждом, а когда останавливали – учиняли досмотр. Столь суровые условия оказались для меня неожиданностью.
Когда были живы родители, мы часто путешествовали, и таких строгостей точно не было! Ездили ли мы в пределах княжества или пересекали его границу – почти никому не было дела, полицейские вели себя любезно, следили за порядком, подсказывали дорогу, а не слетались стервятниками, чтобы выпотрошить чемоданы путешествующей аристократки.
Теперь все полицейские, как один, хмурые, насторожённые. Вот и сейчас, несмотря на то, что Тримас показал наши документы, объясняющие цель путешествия, послышался приказ для меня покинуть карету и не мешать досмотру багажа.
Тримас открыл дверь, выставил подножку и помог мне выбраться. Он привычно прикрыл меня от посторонних, но полностью отгородить не мог: семь полицейских стояли полукругом, трое демонстративно держали пистолеты, один целился в спускавшегося с облучка кучера. Двое полицейских направились к багажному отделению кареты.
Как будто я к разбойникам угодила, а не служителям порядка.
Пост был стандартным: ворота-пагода в пять этажей с загнутыми вверх уголками крыш, пристроенное к стене здание для задержанного транспорта с конюшней. И перед закрытыми сейчас воротами навес с кабинками для личного досмотра и столами – на них понесли мои сундуки. Там всё переберут, не стесняясь проверить даже нижнее бельё. Ещё двое умельцев изучали карету, проверяли на тайники. Залезли и в мешки под хвостами лошадей.