— Ты изменил мне, — деревянным голосом сказала Ализе, — потому что, узнав, что у меня не было еще мужчины, понял, что не сможешь быть со мной достаточно нежным и терпеливым, и чтобы у меня не возникло отвращение к этой стороне жизни на всю оставшуюся жизнь.
Даххарст хмыкнул. Ализе точно, хоть и очень сухо, сформулировала его мысли. Но, посерьезнев, сказал:
— То, что происходило в те две недели, ничего не значит, и те женщины ничего не значат, это просто лекарство от болезни, и все.
— Лекарство?! — возмутилась Ализе. — Ты изменял мне, и отрицать этого ты не можешь!
— Ализе, — пытался вразумить ее Даххарст, — в то время, когда тра… занимаешься любовью с одной, непрестанно думаешь о другой, то для той, которую ты тра… с которой занимаешься любовью, — в десятый раз поправился он, — это в сто раз большая измена, чем для той, о которой ты думаешь. А о тебе я думал все эти дни! — Ализе недоверчиво смотрела на него, а он с жаром продолжал: — То, что тогда случилось, можно сравнить… — Даххарст на секунду задумался, — ну, например, когда после долгой болезни проснулся зверский аппетит, и ты сидишь в предвкушении ужина, а тебя внезапно вырвали из-за стола и отправили восвояси, всунув лишь корку черствого хлеба и кувшин воды. Ты ешь, давишься, потому что голоден, а мысли твои все там, за тем столом и мечтами о вкуснятинах, что там остались.
— О торте? — спросила Ализе уже более мягким и не таким враждебным голосом.
— Торте? — Даххарст засмеялся. — Нет, только не о торте, сладкое я не ем. Скорее, о сочненькой жареной курочке. Ее я бы съел, не задумываясь, — он так на нее посмотрел, что сомнений, кого бы он на самом деле с удовольствием «съел», не оставалось. — Ализе, те женщины — суррогат, а по-настоящему хотел я только тебя. Знаешь, — усмехнулся, вспомнив что-то Даххарст, — как я определял, могу я к тебе уже вернуться или нет? Я закрывал глаза и представлял, что это ты в моих объятиях, это тебя я целую, и если, открыв глаза, я видел, что прокусил кожу девушки до крови, то я оставался еще на день. Я понимал, что второй раз не могу совершить ту же ошибку, что в первую брачную ночь. Что хочу, чтобы ты меня хотела так же, как и я тебя. Я понимал, что если в будущем хочу быть счастливым, не сдерживать и не контролировать себя каждую секунду, то именно сейчас я должен быть особенно бережен и осторожен с тобой.
— Ты и сейчас сдерживаешься? — удивилась Ализе.
— Еще как сдерживаюсь, сейчас я все делаю только для тебя, надеясь в дальнейшем получать и свою часть удовольствия, — не скрывая далеко идущих планов, засмеялся Даххарст.
— Ты бы хотел, чтобы я… — Ализе недвусмысленно намекнула о ласках, которые когда-то хотела ему подарить.
— Нет, нет, нет! — Даххарст, изобразив гримасу священного ужаса на лице, двумя руками прикрыл свое сокровище. — Я еще не могу доверить его тебе. Я еще помню свой стресс, когда увидел его в твоих зубах.
— О чем ты тогда говоришь? В чем себя сдерживаешь?
Ализе и сама не заметила, как так случилось, что ссора, грозившая расставанием, переросла в обсуждение самых интимных, самых сокровенных моментов их жизни.
— В чем? — глаза Даххарста хищно блеснули, и он за долю секунды намотав ее волосы на кулак, закинул голову Ализе назад и таким поцелуем, периодически переходящим в покусывание, поцеловал ее шею, что девушка охнула от боли. — Это называется страсть, — как ни в чем ни бывало, продолжил Даххарст. — Я хочу ее утолять, хочу утолять только с тобой, но хочу, чтобы такие поцелуи вызывали не крик боли, а стон страсти.