Эта картина с весьма прозаическим названием «Угол стола» была выставлена в Салоне 1872 года. Вместо портрета Мера, который первоначально предполагался на правом краю композиции, там появился большой букет цветов. Рембо со своей всклокоченной тёмно-русой шевелюрой, юным лицом и светящимися глазами похож на херувима. Слева от него Верлен с его оголённым лбом и тёмными глазами как бы погружён в свои мысли. Стоящий за ними Пьер Эльзеар в цилиндре словно не замечает их присутствия. А Камиль Пеллетан, крайний справа, так и вовсе сидит, повернувшись ко всем спиной.
В середине марта Рембо с большим удивлением получил присланное на его адрес по улице Кампань-Премьер письмо от матери. Та умоляла его покончить со своими выходками и немедленно вернуться в Шарлевиль. Он рассказал об этом письме Верлену и спросил его, кто бы мог сообщить его матери адрес и подробности того, чем он якобы занимается в Париже.
Наведя кое-какие справки, Верлен рассказал ему, как было дело. По настоянию Матильды госпожа Моте де Флёрвиль послала госпоже Рембо сообщение, в котором обвинила её сына во всех смертных грехах. Больше того, эта жуткая мегера даже не снизошла до того, чтобы поставить под доносом свою подпись. Что за гнусная личность — ни дать ни взять какой-нибудь полицейский шпик, сошедший со страниц «Воспоминаний» Видока![26] Просто ведьма. Как можно дойти до такого?
После долгого обсуждения друзья договорились, как будут действовать дальше. Рембо поедет к матери, а в это время Верлен успокоит Матильду и её окружение, и потом, в подходящий момент, вернёт Артюра и они вновь смогут видеться.
Словом, заключили обманную сделку.
ПЛАН ПОБЕГА
В Шарлевиле ничто не изменилось.
Или, вернее сказать, никто не изменился. Ни госпожа Рембо, всё такая же строгая, ни Эрнест Делаэ, всё такой же любезный и вялый, ни Шарль Бретань, такой же пузатый и независимый в суждениях и такой же завсегдатай кафе «Дютерм», что под аркадой Герцогской площади. Нисколько не изменились и все прочие жители Шарлевиля, всё так же занятые лишь собою.
Перемена была заметна только в старшей из сестёр Артюра, которая к четырнадцати годам обрела привлекательные формы и была уже не похожа на прежнюю девчонку с безразличным взглядом. На первых порах возвращение в родной город не сильно опечалило Артюра. Он написал несколько стихотворений, чего не делал в Париже последние месяцы, хотя имел там возможность постоянно видеться с очень многими литераторами. Темой одного из новых его стихотворений, названного «Гласные», стали соответствия между цветами и звуками, о которых ему говорил Эрнест Кабанер. Эта идея тогда заинтересовала его, и теперь он был очень доволен своим сонетом. Он говорил, что, быть может, в нём, помимо новых выразительных слов, содержится «поэтический язык, который когда-нибудь станет доступен для восприятия всеми органами чувств»{47}.
Однако письма, которые он получал от Верлена и Форена (отправлялись они на адрес Бретаня, дом которого служил как бы почтовым ящиком), всё чаще вызывали в нём ностальгию по Парижу. К тому же в одном из писем Верлена, написанном 2 апреля в кафе «Сиреневый хутор», тот спрашивал, когда же, наконец, они, смогут вдвоём вступить на свой «крестный путь»{49}. А в другом, посланном в конце апреля, он заклинал его незамедлительно приехать, «взять его в охапку», как только они вновь увидятся, но «постараться, по крайней мере какое-то время, выглядеть не так ужасающе, как раньше». А для этого потребуются «бельё, начищенная обувь, уход за шевелюрой, приветливое выражение лица»{50}.
26