Как бы то ни было, вслед за разочарованием в революции Рембо ждало другое разочарование, на сей раз в любви. Именно тогда его ненависть сорвалась с цепей, и из Рембо полился «неудержимый поток черной желчи, гнева и обиды», как сказал Жак Ривьер.
Чтобы отомстить за пережитое оскорбление, Рембо с упоением втоптал в грязь свои недавние мечты в едком стихотворении «Мои возлюбленные малютки»:
Через некоторое время он написал другое стихотворение, не столько язвительное, сколько отчаянное — «Сестры милосердия». В нем Рембо жалуется на то, что никогда молодой человек, желающий найти сестру милосердия, не найдет ее в Женщине, существе слишком слабом и слишком безучастном («Но женщина, тебе, о груда плоти жаркой, // Не быть сестрою милосердия вовек…»[57]). Обреченному на одиночество Артюру остается лишь утешаться «Зеленой Музой»[58] (абсент[59]) и «пламенем высшей Справедливости» в ожидании истинной сестры милосердия, таинственной смерти.
Действительно, именно такая участь и ожидала Рембо: лишь на смертном одре он встретил сестру милосердия, свою собственную сестру Изабель, которая пришла помочь ему умереть.
Во всем Артюр стал нетерпимым и раздражительным. Вскоре это испытал на себе Изамбар. В начале февраля он, дожидаясь назначения на новую должность, получил от своего брата, обосновавшегося в Санкт-Петербурге, заманчивое предложение: место гувернера в семье одного русского князя. Изамбар некоторое время колебался, опасаясь, что из-за своей гордости не сможет привыкнуть к зависимому положению, даже если будет купаться в золоте, и в конце концов отказался от предложения. Деверьер и Рембо были в курсе дела. В апреле Изамбар узнал, что в лицее Дуэ появилась вакансия (временное место преподавателя во втором классе); он использовал эту возможность, чтобы вернуться к преподаванию.
Рембо посчитал, что его обманули (Изамбар отказался от поездки в Россию, от роскошной жизни!), и исключил учителя из круга своих друзей; не зная оттенков в чувствах, он от чрезмерной признательности перешел к ироничному презрению.
Это был еще не разрыв, но серьезное охлаждение отношений; к тому же Рембо не забыл ему своих обид. Изамбар назвал «неприятными» его «Возлюбленных малюток», в ответ Рембо заявил (в письме, которым мы не располагаем), что нарочно прочитал их Изамбару, чтобы он его отругал. «Вы были поражены и вышли из себя, другими словами, вы проглотили наживку, здорово же я вас надул!»
Были и другие поводы для разногласий. Когда Рембо сообщил Изамбару о своем решении бросить учебу и заняться поэзией, тот отреагировал, как самый консервативный буржуа. Его нравоучения были ничуть не лучше нравоучений г-жи Рембо: «Вы бы лучше доучились и получили диплом бакалавра. Если вы не выносите жизнь в вашей семье, найдите работу: станьте надзирателем в коллеже, помощником бакалейщика или дворником, но не бросайте занятий».
Письмо Артюра Изамбару от 13 мая 1871 года, безусловно, самое важное из всех его писем учителю. Впервые Рембо раскрывает карты.
Он сразу начинает с нападок:
Милостивый государь!
Вы снова стали преподавателем. Вы мне говорили, что все мы обязаны обществу; Вы из когорты учителей, наставников: Вы идете по проторенной дороге. У меня тоже есть принципы: я цинично позволяю тем, кто этого хочет, содержать и развлекать меня; я вспоминаю старых ослов из коллежа: все, что я могу выдумать дурацкого, грязного, мерзкого, все мои поступки и слова — все это для них. За это меня угощают кружкой пива и стаканом вина. […] Я обязан обществу, это правда; но и я тоже прав. И Вы правы на сегодняшний день. По сути дела, Ваши принципы позволяют Вам понимать лишь субъективную поэзию: Ваше упорное желание добраться до преподавательской кормушки — простите! — это подтверждает [60]. Но Вам и уготована судьба довольных, которые умрут, ничего не совершив, потому что сознательно не захотели ничего совершить.
После этих любезностей Рембо сообщает о своем решении: «Работать? — Ни за что, ни за что! Я объявляю забастовку». Далее следует «великая тайна»:
Сейчас я негодяйствую как можно больше. Почему? Я хочу быть поэтом, и я работаю, чтобы стать Ясновидцем; Вы ничего не поймете, да я и не смог бы Вам объяснить. Речь идет о том, чтобы добраться до неизведанного через разнузданность во всем. Приходится много страдать, но нужно быть сильным, нужно родиться поэтом, а я почувствовал себя поэтом. Тут нет моей вины. Ия был бы не прав, говоря: «Я думаю», скорее нужно было бы сказать: «За меня думают». Простите за каламбур.
Мое «Я» — это «Я» кого-то другого. Несчастное дерево, которое вдруг обнаружило, что оно — скрипка! И да удостоятся презрительной насмешки невежды, которые придираются к тому, чего они совершенно не знают!
Вы мне не учитель. Вот Вам стихи, но это не сатира, как Вы бы сказали. Да и не поэзия. Это, как всегда, фантазия. Но умоляю Вас, ни карандашом, ни в мыслях не пытайтесь все разложить по полочкам:
Это ни чего не значит. Пишите мне по адресу: дом господина Деверьера, для А. Р.
С сердечным приветом,
Двойное отрицание — для ясности Рембо следовало бы написать: «В этом что-то есть». А Изамбар, очевидно, решил, что Рембо забыл правила орфографии, и потому прочел: «Это ничего не значит».
Полагая, что речь идет о не имеющей под собой почвы фантазии, он утверждал, что в стихотворении Рембо рассказывает про одного юнгу, которого стошнило при виде оргии, имевшей место на борту корабля во время прохождения экватора. Пьяный юнга с пьяного корабля…
В судьбе Артюра произошел коренной перелом. Родился новый Рембо, который настолько отличался от прежнего, что его нельзя было узнать.
Делаэ рассказывал первым биографам поэта: «Действительно, в это время меня впервые поразили некоторые странности: я несколько раз видел, как Рембо шагал по улице, печатая шаг, гордо выпрямившись, с высоко поднятой головой. Щеки его горели, глаза были неподвижны и устремлены куда-то вдаль».
Вне всякого сомнения здесь идет речь об одержимости, подобной той, что бывает у предсказателей будущего. Его долгое молчание, походка, как у вымуштрованного солдата, напряженный взгляд, красное, как в жару, лицо — все указывало на то, что Артюр был не в себе, что в нем жил кто-то другой.
59
Абсент — водка, настоянная на экстракте полыни, имеет ядовито-зеленый цвет. Была крайне популярна в конце XIX века. —
60
Рембо хочет сказать: вы рекомендуете быть субъективным в поэзии, это значит, что в душе вы эгоист; вот вы и выбрали комфорт и безопасность. —