Однако Рембо все же был огорчен тем, что мать и папаша Юбер лишили его возможности читать. Мать совсем не давала ему денег, а Юбер выгонял его из своего храма-библиотеки.
А тут как раз вышла книга, которая очень интересовала Артюра. Это были «Мятежи и замирения» Жана Экара, молодого (23 года) поэта, входившего тогда в моду. Как бы Артюру раздобыть ее, точнее, каким образом заполучить бесплатно? Поэт поэту — брат. Он заплатит стихотворением. Через издателя Лемерра Рембо отослал Экару стихотворение «Завороженные», сопроводив его запиской, короче которой не придумать:
Июнь 1871 — Артюр Рембо
5-бис, Набережная Мадлен, Шарлевиль, Арденны. Экземпляр «Мятежей», будьте добры.
Нам неизвестно, согласился ли Жан Экар на этот обмен. Как бы то ни было, Рембо продолжал свои вояжи по книжным лавкам Шарлевиля. Иногда ему случалось незаметно украсть какую-нибудь книгу, а потом, прочитав, принести обратно. Но поскольку возвращать краденое было ничуть не менее опасно, чем красть, Рембо приходилось иногда воздерживаться от возврата. Страх наказания не всегда воспитывает в человеке благоразумие.
К тому же Артюр покупал книги в кредит. И вот однажды его мать получила предписание выплатить сумму в 35 франков 25 сантимов, которую задолжал ее сын.
— Доигрались, мой милый. Готовьтесь отправиться в тюрьму, — сказала г-жа Рембо.
Артюр поразмыслил над этим вопросом, и ему пришла в голову блестящая мысль. Читатель помнит, что в июле предыдущего года Рембо спрятал несколько книг в доме Изамбара, чтобы его любопытная мамаша их не обнаружила. Среди них были «Флориза» и «Изгнанные» Банвиля, «Ужи» Луи Вейо, «Персидские ночи» Армана Рено, «Сборщицы колосьев» Поля Демени и другие. Что ж, он заберет эти книги у Изамбара, само собой разумеется, продаст их и таким образом погасит свой долг. С этой целью он пишет 12 июля 1871 года последнее письмо своему бывшему учителю, который заведовал тогда кафедрой риторики в шербурском коллеже.
Короткой первой фразой Рембо пытается загладить старую обиду: «Забудьте о нашей ссоре из-за бояр[65], не сердитесь на меня больше». Другая обрисовывает положение дел в настоящем: «Я умираю от страшной скуки и совсем не могу писать». Ни слова о Ясновидении и Ясновидцах. Высказав эти два положения, Рембо сразу переходит к делу: «Мне прислали огромный счет, а в кармане у меня нет и ломаного гроша». Артюр просит вернуть ему книги и ручается, что выгодно их продаст, и, чтобы доказать свои способности, предлагает образчик речи, достойный любого рыночного торговца: «Так ли Вам нужны «Сборщицы колосьев»?.. Арденнские школяры расстанутся с целыми тремя франками ради того, чтобы пялить глаза в эти «голубые дали». Я уж сумею убедить моего кредитора-крокодила, что покупка этой коллекции принесет ему целое состояние. Он купит у меня даже то, что никто не читает. Это я вам говорю — я продемонстрирую такую наглость, что у меня всю эту рухлядь с руками оторвут!»
Короче говоря, пусть-ка Изамбар отошлет эти книги к Деверьеру, дом 95, «Аллеи». Деверьер предупрежден. Он уже ожидает посылки: «Я оплачу пересылку книг и буду признателен Вам сверх всякой меры».
В постскриптуме он добавляет: «Судя по одному из Ваших писем господину Деверьеру, Вы волновались из-за своих ящиков с книгами. Так вот, Деверьер доставит их Вам по первому Вашему требованию».
Ага! Значит, книги Изамбара, и среди них те, которые просил Рембо, все еще были в Шарлевиле! Долго бы Артюру пришлось ждать прибытия своих томов!15 Поэтому Изамбар немедленно (так он, по крайней мере, говорит) выслал Деверьеру для Рембо указанную сумму в 35 франков 25 сантимов, в которой последний столь нуждался.
Так закончилась история отношений Рембо и его бывшего учителя.
Порвав с Изамбаром, Рембо наметил еще несколько «влиятельных особ», заслуживавших наказания, и в первую очередь любезного Теодора де Банвиля, этого парнасского полубога, стихи которого, изящные и плавные, когда-то поразили его. Но, по совести, кто такой этот рифмоплет? Цветочник, торговец цветами для салонов; его стихи — просто гербарий какой-то, букет для новобрачной. Он узнает, наш дорогой Учитель, «что говорят поэту о цветах»: лилии — это «клизм экстазы», сирень — это «вздор», фиалки — «приторные плевки черных нимф».
Да его тошнит от этой «слюны дудочек»:
Поэт должен изображать настоящие цветы, а не эти украшения загородных садиков. Он должен изображать экзотическую флору, неистовую, чудовищную, невероятную. А лучше, если он и вовсе отбросит все это изящное барахло:
И в заключение вот еще что: если ты упрямишься, поэт, и все-таки не можешь обойтись без флоры в своих стихах, то будь хотя бы полезен, то есть современен:
Заметим лишь, что заносчивость этой филиппики (адресат ее назван Снобом и Фокусником) смягчена тем, что столь резкая критика касается не одного только Банвиля, но и всех ему подобных: то, что говорят Поэту — это то, что говорят поэтам.
Как бы то ни было, все стихотворение выдержано в хамском и неприятном тоне. Авторское посвящение написано в том же духе:
65
Речь идет о несостоявшейся поездке Изамбара в Россию; Рембо в самом деле употребляет слово «boyard» «боярин» (заимст. из русского).