Дорогой господин Учитель!
Помните, в июле 1870 года Вам прислали из провинции 100 или 150 гекзаметров мифологического содержания под названием «Верую в единую». Вы даже соблаговолили ответить.
Тот же придурок посылает Вам нижеследующие стихи за подписью Алкид Бава. — Простите.
Мне 18 лет, и я всегда буду любить поэзию Банвиля.
А в прошлом году мне было лишь 17!
Заметен прогресс?
Мой адрес:
Шарлевиль, Мезьерская улица,
г-ну Шарлю Бретаню для А. Рембо.
Куда подевались мольбы, протянутые руки: «Заметен прогресс?»
Говорят, Банвиль остолбенел, прочитав это письмо.
Артюр выплеснул свою злобу, и теперь ему не оставалось ничего другого, как слоняться по окрестностям Шарлевиля и Мезьера в сопровождении верного Делаэ. Были каникулы, и гулять они могли с полным правом. Друзья бродили по лесам в Кюлобит и в Аветьере, читая вслух до хрипоты Вийона, Бодлера, Готье, Дьеркса, Верлена. Иногда Рембо и Делаэ устраивали вечера своих стихов в гостинице «У Шено». Там за два су они получали кружку пива, которую делили по-братски, и два часа полного покоя. У Рембо горели глаза, он собирался внести факел революции в самый храм Муз. Ничто не устоит перед его всесокрушающей яростью.
В один прекрасный день у них кончился табак, и они устроили «табачную экспедицию» в Бельгию. Дорога пешком через Гранвиль и Пюссманн отняла у них три часа (14 километров по прямой). На месте их поджидало непредвиденное испытание: «серная», так как в целях защиты бельгийского скота от ящура, бушевавшего в Арденнах, чиновники Леопольда II проводили дезинфекцию всех прибывающих из Франции. Двух друзей заперли в газовой камере, откуда они вышли задыхаясь и в слезах. Зато, пройдя это «чистилище», они получили доступ в лавки, полные всевозможных лакомств, и чистенькие ресторанчики; за 3 су они купили упаковку табака с фабрики Тома Филиппа. Это было почти даром.
Возвращаясь через лес, Рембо и Делаэ чуть не умерли со страха, когда из зарослей неожиданно появился какой-то таможенный чиновник со страшным бульдогом на поводке. Последовал допрос:
— Табак, кофе, цикорий, порох есть?
Они простодушно показали ему свой начатый пакет. Таможенник обыскал их и сказал:
— Ну ладно, идите…
Друзья рванули с места как угорелые. Рембо, все еще дрожа от воспоминания об обыске, сочинил сонет, посвященный добрякам-таможенникам. В большинстве своем бывшие солдаты, когда-то они охраняли или, наоборот, нарушали границу, а теперь годились лишь на то, чтобы браниться сквозь зубы: «Черт возьми!» или «Пусто, дьявол!»
Когда Рембо и Делаэ добрались до дома, было уже темно.
Рембо чувствовал, что его положение становится безвыходным. Начался август, и тем явственней стала угроза возвращения в класс. Было решено, что в октябре мать отправит Артюра в пансион, хочет он того или нет.
Был ли какой-то прок в его геройстве? Париж дважды надругался над ним и изгнал его, Изамбар посмеялся, притворившись, будто ничего не понимает, Демени хранил неодобрительное молчание. Отметим в скобках, что Демени и в самом деле был ошеломлен хамством и наглостью Рембо, но, в сущности, его понимал16.
Теперь Поль был нужен Артюру лишь как источник практических советов. За ними он и обращается к нему в письме от 28 августа 1871 года:
Милостивый государь,
Вы вынуждаете меня повторить мою просьбу, ну что ж. Вот Вам моя жалоба. Я пытаюсь выражаться вежливо, но я не достаточно владею этим искусством. Итак, вот в чем дело:
Я нахожусь в положении человека, которому предъявили обвинение и отпустили под залог до суда: вот уже год, как я порвал с обыденной жизнью, для чего — вам известно. Поскольку я — пожизненный заключенный в этих безобразных Арденнах, не общаюсь ни с кем, сосредоточен на работе отвратительной, упорной до нелепости и потому загадочной; поскольку я отвечаю молчанием на вопросы и злые, грубые окрики, и тем самым доказываю, что достоин своего «незаконного» положения, то, в конце концов, я спровоцировал свою мать, которая упряма, как 73 чиновника с похмелья, на катастрофическую меру.
Она решила навязать мне постоянную работу в Шарлевиле, то есть в Арденнах! Она сказала, что к такому-то дню я должен найти работу, или она меня выгонит.
Я отказался от такой жизни, ничего не объясняя: в этом случае я выглядел бы жалко. До сегодняшнего дня мне удавалось отодвигать последние сроки. Но моя мать дошла до того, что постоянно требует, чтобы я уехал или сбежал. А у меня нет денег, нет опыта, и в конце концов я попаду в исправительный дом. И тогда я погиб.
Итак, вот тот грязный платок, которым мне заткнули рот. Все очень просто.
Я прошу только совета. Я хочу работать как свободный человек, но в Париже, я люблю этот город. Итак, я иду пешком, простенько. И вот я прихожу в этот огромный город, не имея ни гроша за душой, а Вы мне когда-то сказали: кто хочет работать за 15 су в день, тот идет туда-то, поступает так-то и живет таким-то образом. Я пойду туда-то, поступлю так-то и буду жить таким-то образом. Я прошу Вас подсказать мне, чем заняться, чтобы это занятие оставляло мне свободное время, ведь размышления требуют много времени. Если эти материальные путы позволят мне работать, я даже полюблю их. Я буду в Париже — и мне просто необходим надежный источник доходов! Вы скажете, что я лукавлю! Я сам кажусь себе настолько странным, что должен заверить вас, что говорю совершенно серьезно.
(…) Впрочем, не зная, что могу ожидать от Вас в ответ, прерываю свое объяснение и полагаюсь на Ваш опыт, на Вашу любезность — я уже много раз выражал Вам свою признательность за Ваши письма. Я прошу Вас принять во внимание мои идеи… пожалуйста.
Вас не обескуражит, если я пошлю Вам некоторые из своих работ?
Здесь мы имеем возможность оценить нетвердость Рембо. Всего месяц назад он заявлял Изамбару, что ни за что не будет работать, а теперь настойчиво просит совета, как найти работу за 15 су в день. И откуда взялась эта наивность Артюра, воображающего, что оплачиваемая работа оставит ему «свободное время» для сочинения стихов? Как бы то ни было, оказывается, по части своей поэтической карьеры Рембо больше на Демени не рассчитывает.
Куда ни кинь, всюду клин.
В один прекрасный день, когда Рембо в очередной раз плакался в жилетку отцу Бретаню, что его никто не понимает, тот удостоил его тем, что вынул свою трубку изо рта и рассказал, что, когда работал в Фампу, под Аррасом, близко познакомился с поэтом Полем Верленом, и он, может быть…
— Что, если я пошлю ему свои стихи? спросил Рембо, поняв с полуслова.
А когда Бретань добавил, что ему не составит труда присовокупить к его стихам рекомендательную записку, Артюр одним прыжком оказался на улице, как будто был узником и перед ним вдруг распахнули дверь его камеры. Отыскав Делаэ, Рембо тотчас потащил его в кафе Дютерма и усадил переписывать свои стихотворения (довольно изрядную часть):