Никто не видел Рембо три или четыре дня. Верлен не находил себе места: кто, как не он, был в этом виноват? Он не выполнил свой долг до конца, он должен был лично заботиться об Артюре, а не поручать его другим; выходит, он бросил его одного в этих литературных джунглях!
Тогда Поль собрал друзей, чтобы обсудить с ними, как создать Рембо приличные условия существования и найти ему работу; ведь юный поэт, скорее всего, домой не вернулся: он часто повторял, что никогда этого не сделает!
Они методично обследовали Латинский квартал и его окрестности. Рембо нигде не было.
Через некоторое время Верлен встретил Артюра недалеко от площади Мобер. Тот, грязный, бледный, обовшивевший, нищий, голодный и холодный, почти отчаялся, но по-прежнему был полон решимости и не хотел сдаваться; «приходится много страдать, — писал он Изамбару, — но нужно быть сильным, нужно родиться поэтом». Он жил в ночлежках с бродягами и вместе с ними рылся в помойках.
Они договорились о двух вещах. Верлен, не откладывая дела в долгий ящик, попросит Банвиля — доброта его беспредельна — отвести для Рембо отдельную комнату в его доме, а потом организует сбор пожертвований для Артюра среди писателей Латинского квартала, чтобы он мог хотя бы не умереть с голоду. Сохранилось письмо Шарля Кро к драматургу Гюставу Праделю от 6 ноября 1871 года, в котором Кро просит адресата присоединиться к этому мероприятию в пользу «воспитанника Муз», как это уже сделали Камиль Пеллетан, Эмиль Блемон и он сам.
Мэтр принял Рембо у себя по-отечески великодушно. Г-жа де Банвиль, не отставая в любезности от мужа, предложила разместить Артюра в комнате прислуги в их квартире на улице Бюси. Она сама занялась обустройством жилья: подмела, повесила симпатичные шторки из кретона, принесла новые постельные принадлежности. Скоро комнатка стала выглядеть совсем неплохо. Конечно, речь шла лишь о временном пристанище. У Верлена уже были другие соображения на этот счет. Требовалось всего несколько дней.
Артюр, наверняка недовольный тем, что ему приходится подниматься в свою комнату по черной лестнице, еще больше озлобился. Как только он вошел к себе, он разделся, потому что его сорочка кишела вшами, и соседи, увидев его в окне голым, пришли в возмущение. Это незначительное происшествие раздули в чудовищный скандал. Когда позже Рудольф Дарзанс расспрашивал об этих событиях обитателей Латинского квартала, ему рассказали следующее:
«В первый же вечер Рембо улегся спать на простынях в одежде, с грязными ногами. На следующий день он с удовольствием расколотил весь фарфор, а также кувшин для воды, раковину и ночной горшок. Несколько дней спустя, когда ему понадобились деньги, он продал мебель» (предисловие к «Реликварию»). Все это мало похоже на правду. Более правдоподобной кажется другая версия: Банвиль, в тот же вечер оповещенный о безнравственном поведении своего жильца, пригласил его к себе, и тот объяснил ему, что после проведенных как придется ночей его сорочка была полна вшей, и ему просто необходимо было снять ее. Добрый мэтр, растроганный рассказом о таких ужасах, приказал принести чистое белье и радушно пригласил его на ужин.
Думается, Рембо прожил на улице Бюси не больше недели.
В конце октября по инициативе Шарля Кро был основан клуб, так называемый Зютический[78] кружок, заседания которого происходили в гостинице Этранже; она сохранилась и по сей день в квартале Сен-Мишель на пересечении улиц Расина и Медицинского факультета. Здесь, в одной из комнат на четвертом этаже, окна которой выходили на бульвар, «Озорные чудаки» могли сколько угодно курить, пить, читать, кричать, декламировать стихи и даже бренчать на пианино.
Барменом там был Эрнест Кабанер (настоящее имя Франсуа Матт), богемный музыкант, приехавший из своего родного Руссийона в Париж примерно в 1850 году. С тех пор он не покидал столицу. Он был дружен с Сезанном и другими художниками. Хрупкий, переменчивый, стеснительный, заикающийся, он стал живой легендой. Верлен описал его одной фразой: «Иисус Христос после трех лет непрерывного употребления абсента». Его наивные и чудные словечки передавали из уст в уста: во время осады Парижа он спрашивал, по-прежнему ли город осаждают пруссаки и не пришли ли на их место другие племена. Другая его фраза: «Я знаю, как играть тихую музыку; дайте мне три военных оркестра, и я покажу вам». Когда он получил наследство от одного родственника, он раздал половину денег бедным, а себе купил огромную вешалку, шарманку и гипсовую копию Венеры Милосской в натуральную величину. Говорят, он коллекционировал ботинки и сажал в них цветы. Самый безобидный, самый кроткий, самый скромный из людей, он подрабатывал, играя на танцах, и писал стихи на случай.
Верлен задумал сделать Рембо помощником Кабанера в баре Зютического кружка. Это занятие обеспечило бы ему место для ночлега и деньги на жизнь. К тому же Кабанер с его ангельским терпением был идеальным товарищем для Артюра с его бешеным и недоверчивым характером (шутка Рембо, приведенная выше — «Надо обязательно убить Кабанера», — была выражением симпатии, которую он питал к Эрнесту). Наконец, это была еще одна возможность ввести Артюра в круг поэтов и художников, которые воспринимали его как сумасшедшего и шарахались от него.
Сохранился «бортовой журнал» кружка, «Зютический альбом», фронтиспис которого украшен фантастическим рисунком Антуана Кро14. Он содержит около сотни произведений, пародий и фантазий, а также ряд фривольных рисунков. Чаще всего в роли авторов выступают Леон Валад, Шарль Кро и Рембо (примерно по 20 произведений), а также Верлен (14 произведений), Жермен Нуво, Рауль Поншон и другие. В «Альбоме» фигурируют четыре даты: 22 октября, 1, 6 и 9 ноября 1871 года. Сонет, помещенный в начале книги и названный «Разговор между членами Кружка», рисует нам шумную атмосферу этих собраний.
Немало стихов посвящено Кабанеру, постоянной мишени для насмешек завсегдатаев.
Одним из самых любопытных произведений является песенка, посвященная Рембо и подписанная Э. К. (Эрнест Кабанер).