Жалкий брат! Что за ужасные бдения ты перенес ради меня!
«Я не был ревностно поглощен этим предприятием. Я насмехался над его слабостью. По моей вине мы вернулись в изгнание, в рабство». Он предполагал во мне несчастие и невинность, очень странные, и прибавлял беспокойные доводы.
Я, зубоскаля, отвечал этому сатаническому доктору и кончал тем, что достигал окна. Я творил по ту сторону полей, пересеченных повязками редкой музыки, фантомами будущей ночной роскоши.
После этого развлечения, неопределенно-гигиенического, я раскидывался на соломе. И почти каждую ночь, едва только заснув, бедный брат вставал, с гнилым ртом, с вырванными глазами, — такой, каким он видел себя во сне! — и тащил меня в залу, воя о своем сне идиотского горя.
Я, в самом деле, в совершенной искренности ума, взял обязательство возвратить его к первоначальному состоянию сына Солнца, — и мы блуждали, питаясь палермским вином и дорожными бисквитами, и я спешил найти место и формулу[122].
Уже в начале этого «откровения» Рембо кается в том, что ему не хватило твердости характера. «Я насмехался над его слабостью» значит — я переоценил его бессилие, с ним надо было обращаться более жестко («По моей вине мы вернулись в изгнание, в рабство»).
Таким образом, уже в то время Рембо смутно предвидел, что вся его затея кончится плохо. Более того, он сам пострадает от этого: судебное разбирательство бросало тень на него. Матильда обвиняла Верлена в том, что он сбежал с юношей, и ее адвокаты могли это доказать; и тогда, поскольку Артюр несовершеннолетний, мог вмешаться прокурор. Рано или поздно мать неизбежно узнает обо всех этих гнусных инсинуациях. Кроме того, его литературной карьере придет конец.
Тогда Артюр набрался смелости и, опережая события, решил во всем признаться. «Недавно Рембо написал своей матери, — сообщает Верлен Лепеллетье 14 ноября 1872 года, — с целью известить ее о том, что делалось и говорилось против нас, и сейчас я поддерживаю с ней постоянную переписку. Я дал ей твой адрес, а также адрес моей матери, господ Моте, г-на Истаса и обоих адвокатов».
Г-жа Рембо восприняла эту новость как посягательство на ее доброе имя. Узнав о том, что ее отпрыску предъявлено обвинение в отвратительном разврате, она бросила все свои дела и нанесла визит матери Поля, которая, естественно, заявила, что все это лишь грязные сплетни, и возложила вину на коварных родителей Матильды, намеревающихся погубить ее дорогого сыночка.
Тогда г-жа Рембо поспешно направилась к ним на улицу Николе.
«Мы лучше знаем, что нам делать», — сказали ей высокомерно. В борьбе за письма и рукописи своего сына, за которые Верлен дорого бы заплатил, она также потерпела поражение: «У нас ничего не осталось, кое-какие бумаги находятся у адвоката, но их, вероятно, можно будет получить только после суда».
Итак, опасность была реальной и серьезной, поэтому был необходим срочный отъезд Артюра домой. Верлен, который считал, что разрыв будет равносилен признанию вины, не сдавался, вероятно, под влиянием Рембо, которого перспектива жизни в Арденнах отнюдь не приводила в восторг.
Но в конце концов мать почти насильно заставила Артюра вернуться в Шарлевиль, посылая ему просьбы, более походившие на угрозы.
«Жизнь моя переменится, — пишет Верлен Лепеллетье в начале декабря, — на этой неделе Рембо уедет в Шарлевиль, а сюда приедет моя мать».
В этом письме он сообщает, что они с Рембо видели на выставке картину Фантен-Латура, где изображены вместе. Двое друзей, должно быть, вволю посмеялись над невозмутимыми бородатыми парнасцами.
Примечания к разделу
1 На то, что Рембо ехал в том же поезде, первым указал Франсуа Порше (Verlaine tel qu’il fut, c. 198, примечание); он цитировал свидетельство Делаэ.
2 См. Д.-А. де Грааф «Autour du dossier de Bruxelles», Mercure de France, 1 августа 1956 г.
3 См. нашу статью «L’Architecture rimbaldienne» в Nouvelles littéraires от 24 августа 1967 г.
4 В.-Ф. Ундервуд в своих работах о жизни Рембо и Верлена в Англии довольно подробно рассказывает о том, как развлекались в ту пору (конец 1872) в Лондоне (приводятся названия пьес, шедших в театрах, выставок и т. д.).
Глава IX
ШАРЛЕВИЛЬ И РОШ — ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД БУРЕЙ
Отъезд Рембо, казалось, облегчил на несколько дней жизнь Верлена — это могло положить конец наветам со стороны семейства Моте. Поль уже представлял себе, как он заживет с матерью, у которой только что произошла бурная сцена с г-ном Моте, потребовавшим алиментов и получившим категорический отказ. Рембо рассчитывал (по крайней мере, так он сказал Лепеллетье) снять маленький домик и пожить спокойно, а может — кто знает? — обзавестись семьей. Суда он не боялся и вел себя, как будто ни в чем вовсе и не был замешан, а слушание меж тем вполне могло состояться.
Г-жа Рембо тоже вздохнула с облегчением. Конечно, этот господин Верлен очень мил, но ее сын должен наконец понять, что пришла пора расстаться, раз уж его поведение стало причиной семейной ссоры, дошедшей до бракоразводного процесса.
Разочарование постигло Рембо сразу по приезде домой. Он был еще ослеплен огнями большого города, слышал грохот экипажей на улицах — вот почему родной Шарлевиль показался ему мрачным, как никогда. Город все еще был занят пруссаками[123], и в пять часов, как только наступали сумерки, улицы пустели. Конечно, здесь был старина Делаэ, но тот постоянно пропадал в своей конторе. И потом, он как был, так и остался ужасным провинциалом.
Рембо прочел ему некоторые из своих стихов, написанных с мая по август 1872 года. Вот как сообщает об этом сам Делаэ: «В начале 1873 года Рембо говорил: «А теперь, теперь я пишу незатейливые песенки, это ребячество, это мило и наивно», улыбаясь при этом с обычным для него выражением насмешливого смирения на лице»1.
На самом деле Рембо кипел злобой, ибо против него вновь образовалась коалиция: уже во второй раз Поль, Матильда, семейство Моте и г-жа Рембо сговорились заткнуть ему рот.
Письмо Верлена, пришедшее 10 января 1873 года, оторвало Артюра от этих мстительных раздумий. Поль писал, что ему очень плохо, что еще немного — и он «подохнет». Чтобы доказать правдивость своих слов, он попросил Рембо передать Эмилю Блемону вложенную в конверт записку следующего содержания: «Я умираю от печали, от болезни, от тоски, от беспомощности. Рембо передаст Вам это послание. Извините за краткость: больному она простительна. До свидания, а может быть, прощайте!»
В чем же была причина такого состояния? После Рождества Верлена охватили меланхолические чувства, об этом он сообщает Лепеллетье: «Все же мне очень грустно и одиноко.