Если твоя жена вернется, я, конечно, не стану тебя компрометировать своими письмами — я просто больше тебе никогда не напишу.
Тем временем в Брюсселе Верлен уже понимал, что Матильда не приедет, и сожалел о своем безрассудном поступке, за который вынужден был расплачиваться Рембо. 5 июля, чтобы что-нибудь узнать о нем, он расспрашивает в письме Матусевича, бывшего командира коммунаров:
Мне пришлось бросить Рембо без средств, хотя это — я искренен, и пусть говорят, что хотят — причиняет мне ужасную боль. Тем не менее я оставил у него книги и личные вещи, чтобы он мог продать их для возвращения на родину.
(…) Вы виделись с ним после моего отъезда? Напишите же. Мне так важно это знать! Все шутки в сторону — договорились? — потому что мне больше не до шуток, черт возьми!
Он известил свою мать, Матильду и г-жу Рембо о роковом решении: если в понедельник в полдень жена не приедет, он пустит себе пулю в лоб!
Однако, по совету Огюста Муро, сына одного из бывших отцовских приятелей и крестника матери, с которым они случайно встретились, Верлен изменил свое решение: он не покончит с собой («Простое самоубийство начинает казаться мне чересчур нелепым», — писал он Матусевичу), а наймется к карлистам[128].
Его мать, срочно приехавшая в Брюссель, умоляла его не делать глупостей, а г-жа Рембо в пространном письме взывала к его мужеству: «Мсье, я не знаю, какие неприятности у вас случились с Артюром, но я всегда предполагала, что развязка ваших отношений должна быть несчастливой. «Почему?» спросите вы меня. Потому что то, что не позволено и не одобрено честными и порядочными родителями, не несет счастья детям. Вы, молодежь, надо всем смеетесь и издеваетесь, но вы не сможете оспорить тот факт, что на нашей стороне — жизненный опыт, и всякий раз, когда вы идете наперекор нашим советам, вы попадаете в беду».
Ну и наконец урок нравственности в великолепном патетическом стиле: счастье состоит в исполнении своего долга, поэтому работайте, найдите цель в жизни, не теряйте надежды на Бога, единственного нашего утешителя и врачевателя наших ран. Хочется вставить это письмо в золоченую раму и повесить на стену для всеобщего обозрения!
Что же касается Матильды, то она не соизволила ни написать, ни как-либо иначе выразить свое участие.
Как только Верлен понял, что потерпел неудачу, он отправил хозяйке квартиры, г-же Смит, записку, в которой просил позаботиться о его вещах, пока он не вернется в Лондон. Возвращение было самым мудрым решением, нужно было забыть обо всех «великих предприятиях» и мужественно вернуться к обыденной жизни. Г-жа Смит немедленно показала эту записку Рембо, который счел необходимым спустить своего друга с небес на землю (письмо от 7 июля): «Ах, ты хочешь вернуться в Лондон! Ты еще не знаешь, какой тебе окажут прием! Какие лица будут у Андриё и у всех остальных, когда они снова увидят нас вместе!»
Стало очевидно, что возвращаться в Лондон нельзя. К тому же там у них больше ничего не было. «Все продано, кроме одного пальто», — сообщил Рембо.
Растерявшийся и обеспокоенный Верлен погрузился в раздумья. Его судьба была окончательно решена: он наймется в испанскую армию защищать королевскую честь и в ближайшее время отправится на поле битвы. Один бог знает, что будет потом. Но совесть мучила его всякий раз, когда он думал о том, как дурно поступил с Рембо. Сударыня из Шарлевиля была права: всегда нужно исполнять свой долг. Он же не сделал этого и трусливо бросил Артюра на лондонской мостовой, принеся его в жертву своему заблуждению, что крошка Моте возвратится к нему, а она вместо этого только лишний раз показала, что у нее вместо сердца камень. А добрый, милый друг не сердился на него и все еще его призывал!
Не раздумывая более, 8 июля Верлен пришел на почту к открытию, чтобы послать Рембо следующую телеграмму: «Иду добровольцем Испанию. Приезжай. Льежский отель. Белье, рукописи, если можно».
Теперь все было в порядке. Рембо привезет его рукописи, и после трогательного прощания он поедет искать счастья в другие страны.
Дело было за главным: завербоваться в войска дона Карлоса[129]. 8 июля около полудня Верлен в сопровождении Муро направился в испанское посольство.
Катастрофа! Иностранцы на службу не принимались.
будет петь Гаспар Гаузер, то есть сам Верлен, в сборнике «Мудрость».
Ситуация прояснилась: не могло быть и речи, чтобы снова вернуться в Лондон из-за Андриё и остальных, и вскоре должен был приехать Рембо. Так же не могло быть и речи о романтическом самоубийстве или поступлении на военную службу. Единственный выход — это взяться за решение семейного вопроса. Итак, он поедет в Париж, потребует встречи с этой женщиной, которая все еще оставалась его женой, и поставит ее перед выбором: либо она откажется от процесса и согласится возобновить совместную жизнь, либо прольется кровь. Чья? Возможно, его: раз он уже пожертвовал своей жизнью, его личное счастье стоит победы дона Карлоса. Ее? Она этого захотела. Папаши Моте? Почему бы и нет, ведь он противился реализации его законных в конечном счете планов.
Верлен наконец понял, что именно нерешительность и врожденное великодушие были причиной его постоянных неудач и что лишь решительные действия, даже, если потребуется, жестокие, смогут изменить его судьбу.
На случай, если Матильда одумается, он снял две комнаты на втором этаже отеля «Виль де Куртре», в самом центре, на Гран-Плас, на углу улицы Брассер.
Поздно вечером, побывав предварительно в «Льежском Гранд-Отеле», появился Рембо1.
На следующий день, 9 июля, в среду, Верлен изложил ему свой план, приняв самый суровый вид, на какой только был способен, чтобы не дать ему возможность даже улыбнуться, если Рембо засомневается в серьезности его намерений, а потом спросил, что тот собирается делать.
— Я поеду в Париж, как и написал, — ответил Рембо.
Это было уже слишком! В прошлом году здесь же, в Брюсселе, он точно так же настаивал на возвращении в Париж… Опять за старое?
Рембо, с упорством, достойным его матери — о! как он был похож на нее в такие минуты! — ничего и слышать не захотел. Он свободен, не так ли? Свободен и для начала волен отомстить той шлюхе, которая его оскорбила и готова вновь пасть в объятия своего мужа. Обстоятельства сделали из него хозяина положения: они не хотели его присутствия, старались его устранить, потому что он мешал им, и вот он им еще покажет! Он никому не слуга, и он не сдастся. Пусть Верлен делает, что хочет, он же не желает служить ступенькой к счастью для крошки Моте, пусть она не ждет, что он принесет себя в жертву.
— Послушай…
— Что бы ни случилось, я еду именно в Париж, и ты мне не помешаешь.
— Ну ладно, увидим…
Весь день прошел в яростных спорах, ни один не хотел уступать. Понемногу Верлен утвердился в своем решении: его место возле жены, и любой вставший на его пути будет безжалостно сражен. Он защищал свои законные права.
Верлен, разгоряченный алкоголем, упорно добивался своего; он и не подозревал, что 9 июля один лондонский осведомитель передал в Париж такую записку: «Поль Верлен, близкий друг Вермерша и Андриё, уехал из Лондона в Брюссель, где получает письма до востребования». Над его головой нависла опасность, а он об этом даже не догадывался.
128
Представители клерикально-абсолютистского течения в Испании; названы по имени претендентов на испанский престол дона Карлоса Старшего (под его предводительством шла Первая карлистская война, 1833–1840) и дона Карлоса Младшего (он вел Вторую карлистскую войну, 1872–1876).