На рассвете 10 июля — в шесть часов утра! — он вышел побродить по городу, ожидая открытия оружейной лавки Монтиньи, которую он заметил, возвращаясь из Галери Сен-Юбер. Смеется тот, кто смеется последний! Он купил шестизарядный семимиллиметровый револьвер за 23 франка в кобуре из лакированной кожи и коробку с пятьюдесятью патронами. Поль попросил, чтобы ему объяснили, как пользоваться оружием, потом решил предварительно выпить для смелости. Он зарядил револьвер в туалете кафе на улице Шартре.
Вернувшись в отель к полудню, он показал Рембо свое приобретение.
— Для чего это?
— Это для вас, — ответил он, — для меня, для тебя, для всех!
На самом деле у него не было никакого определенного намерения, он только хотел показать, что не шутит, что у него в кармане веский аргумент, с которым стоит считаться!
Потом они пошли выпить рюмку-другую — было уже очень жарко — и вернулись в отель только к двум часам.
Здесь диалог двух глухих возобновился с удвоенным ожесточением. Поезд в Париж уходил без десяти четыре. Рембо уже собрал вещи, чтобы ехать, ему не хватало только денег на билет. Г-жа Верлен не отказала бы ему в двадцати франках, но ее сын запретил давать Рембо деньги. Она колебалась между страхом перечить Полю, который был в плохом настроении, и желанием прекратить эту невыносимую сцену. По мере приближения назначенного часа Верлен все более нервничал и раздражался. Он как тигр защищал свое счастье и домашний очаг. Он ревел. Он пойдет на крайние меры! Он никого не боится! Несколько раз ему пришлось отлучиться, чтобы утолить жажду в кафе отеля, настолько у него пересохло во рту (можно предположить, что каждый раз он закрывал дверь на ключ).
Но вот время пришло. Рембо принял решение: довольно ломать комедию, он уедет даже без денег.
Тогда Верлен придвинул стул к закрытой на ключ двери, с криком вытащил револьвер и прицелился в своего друга:
— Если ты уезжаешь, вот тебе, получай!
Рембо, побледнев, стоял напротив него, прислонившись спиной к стене. Раздались два выстрела: первая пуля попала в левое запястье, вторая застряла в стене в тридцати сантиметрах от пола. Г-жа Верлен вбежала на шум и тут же бросилась к раненому, из руки которого текла кровь. Оторопевший Верлен, сотрясаемый плачем, повалился на кровать. Придя в себя, он протянул револьвер Рембо:
— Возьми, разряди его мне в висок…
Его успокоили. Рана Рембо была не очень серьезной, артерия не задета, но кровь текла ручьем, и надо было сделать перевязку.
Все трое направились в больницу Святого Иоанна, договорившись, что скажут, что это был несчастный случай, произошедший во время чистки оружия; раненого осмотрели, перевязали и пригласили явиться на следующий день.
Они вернулись в отель, где никто ничего не заметил.
И тут спор возобновился. Рембо упрямо собирался ехать во что бы то ни стало. «Аргумент» Верлена оказался неэффективным.
Что же теперь? Опять начинать все с начала? Г-жа Верлен, доведенная до предела, вручила Рембо двадцать франков на дорогу. Когда тот уже направлялся к выходу, Верлен остановил его:
— Я тебя провожу!
Втроем они направились к Южному вокзалу. Для Верлена это было капитуляцией, поражением по всей линии фронта; счастье его загублено. Ну нет! У него хватит смелости в последнем рывке схватить судьбу за горло.
Без десяти восемь они вышли на Руппскую площадь. Верлен опередил свою мать и Рембо на несколько шагов, а потом, повернувшись к ним лицом, заявил, что вышибет себе мозги у них на глазах. Он опустил руку в карман, где все еще лежал пистолет, так как никто не подумал его обезоружить. Тогда, охваченный паникой, Рембо подскочил к ближайшему полицейскому и, указывая на Верлена, закричал:
— Арестуйте его, он хочет меня убить!
Всех троих отвели в центральный комиссариат полиции города, находившийся в здании мэрии. Там, после долгого ожидания, уполномоченный Делаль приступил к предварительному допросу. Рембо рассказал о произошедшей днем сцене точно и сдержанно. В разгоревшейся ссоре он обвинил Верлена: «Его общество стало невыносимым, и я изъявил желание вернуться в Париж». Взамен г-жа Верлен тоже не проявила снисходительности к Рембо: «Вот уже два года г-н Рембо живет за счет моего сына, и сыну приходится терпеть его сварливый и злой характер». Она не уточнила, о чем они спорили. Что же касается Верлена, то он был настолько взволнован, что не понимал, что говорит, и в итоге оговорил сам себя, заявив сначала, что его жена подала на развод, обвиняя его в «развратной связи» с Рембо, а потом — что Артюр, прибыв за два дня до этого в Брюссель, захотел его бросить. «Я поддался порыву безумия и выстрелил в него».
Все было ясно, речь шла о трагическом разрыве — версия, принятая впоследствии почти всеми биографами как классическая. «Он хотел бросить меня, поэтому я выстрелил». В действительности причина была иной. Когда распутная жизнь, которую вел Верлен, стала для него невыносимой, он решил вернуться к нормальным семейным отношениям. Если он стрелял, то не потому, что Рембо захотел его покинуть, а потому, что тот мешал выполнению его плана: в Париже должен был быть кто-то один — или Поль, или Артюр.
Полицейский заключил Верлена под стражу по обвинению в нанесении тяжких телесных повреждений, изъял револьвер и коробку, в которой оставалось сорок семь патронов — доказательство того, что пистолет был еще заряжен, — и попросил Рембо и г-жу Верлен никуда не уезжать, так как их может потребовать к себе королевский прокурор.
Перед Верленом открылись двери карцера «Амиго», одиночной камеры в полицейском участке, а его мать и Рембо вернулись в отель; это было поздно вечером. Там их встретил художник Муро, о котором уже шла речь. Мать Верлена была так подавлена, что не могла вымолвить ни слова, поэтому всю эту нелепую историю ему рассказал Рембо.
На следующий день, 11 июля, владелец «Виль де Куртре», Верплетц, заинтересовавшись раной Рембо, спросил у него:
— Вы что, ранены?
Накануне он ничего не слышал.
— Да так, пустяки, — был ответ.
В больнице, куда направились Рембо и г-жа Верлен, больного осмотрели, и было решено, что нужно извлечь пулю. Он был помещен в 11 палату, койка № 19.
Муро не покидал г-жу Верлен. Она вернулась вместе с ним в отель, заплатила по счету и уехала в Иксель[131], где сняла комнату.
На следующий день, в субботу 12 июля, к Рембо пришел маленький господин в пенсне, следователь Теодор Стерстевенс в сопровождении секретаря, чтобы записать его показания. Артюру пришлось рассказать все еще раз. Начал он неопределенно: «В прошлом году, после ряда ссор с женой и ее родителями, Верлен предложил мне поехать с ним за границу». После довольно длительного пребывания в Лондоне у них начались раздоры «из-за того, что я упрекал его в беспечности и непозволительном поведении по отношению к некоторым нашим знакомым». В Брюсселе у Верлена «не было никакой определенной цели», он не хотел оставаться в этом городе, поскольку ему там нечего было делать. Артюр же хотел вернуться в Париж. «То Верлен изъявлял желание поехать со мной, чтобы там, как он говорил, расправиться с женой и ее родителями, то решительно восставал против этой поездки, потому что Париж наводил его на слишком грустные мысли. Он был в состоянии чрезвычайного возбуждения. В то же время он упорно настаивал на том, чтобы я остался с ним; он то впадал в отчаяние, то приходил в ярость». Как говорится, наплел сорок бочек арестантов. Такой сумбур вызвал у следователя подозрение, что от него что-то скрывают.
Рембо отдал секретарю свой портфель, в котором были бумаги, представлявшие для следствия большой интерес: письма Верлена с апреля по май 1872 года, сонет «Способный ученик» и другие документы.
Пуля была извлечена 17 июля.
Как и следовало ожидать, Теодор Стерстевенс вернулся на следующий день, чтобы окончательно прояснить все обстоятельства. Он уже представлял дело в общих чертах, однако один момент оставался неясным: действительная причина выстрелов. Хотя Верлен и купил оружие, у него могло не быть в голове определенного намерения.