Мы не можем также вменять ему в вину другие шутки сомнительного свойства по этому поводу, какие встречаются иногда в его творчестве4. Кроме того, большая часть его стихов посвящена женщинам, к которым он был явно неравнодушен.
Что касается Рембо, то мы уже подчеркивали, что гомосексуализм был для него лишь ступенькой к Ясновидению. Он не хотел вести порочную жизнь ради ее самой. Если Артюр пошел на это, то сознательно, и неприятностей, обрушившихся на него (скандал, насмешки в Латинском квартале, а потом и в Лондоне, истории с Лепеллетье и Андриё, провал «Одного лета в аду» и т. д.), хватило, чтобы отбить у него желание вновь предаться разврату.
Как раз в это время, 24 апреля 1874 года, гражданский суд Сены вынес решение о разводе супругов Верлен. Объяснительная часть судебного постановления касалась и Рембо: «Мы объясняем наше решение тем, что, как следует из переписки Верлена, он покинул место жительства супругов и уехал в Брюссель, где предавался пьянству; а также тем, что из этой переписки следует, что Верлен находился в постыдной связи с молодым человеком, а 8 августа 1873 года был приговорен Исправительным судом Брюсселя к 2 годам заключения и к штрафу в размере 200 франков за тяжкие телесные повреждения, нанесенные означенному лицу в припадке ревности».
Отъезд Жермена Нуво поверг Рембо в полную растерянность. Литературная карьера была для него закрыта. Он даже не мог позволить себе общаться с людьми, чтобы их тут же не заподозрили во всех смертных грехах. Отныне он всегда будет один. Собравшись с духом, Артюр попытался встретить беду достойно и дал новые объявления в газеты.
В. Ф. Ундервуд нашел некоторые из них. Вот одно в «Таймс» от 8 июня 1874 года: «Француз 25 лет из хорошей семьи, с отличным образованием, имеющий французский диплом, хорошо знающий английский язык, ищет место личного секретаря, компаньона в путешествии или воспитателя. Отличные рекомендации. Адрес: А. Р., 25, Ленгам-стрит, Лондон, запад» (вероятно, это адрес художника Феликса Регаме).
Вот еще одно объявление, опубликованное в «Эхе» 9, 10 и 11 июня: «Молодой парижанин, сносно говорящий по-английски, приглашает английского джентльмена для бесед у себя на квартире, предпочтительно во второй половине дня — Рембо, 40, Лондон-стрит, Фицрой-сквер, запад».
Этот текст наводит на следующие мысли. Во-первых, он странным образом напоминает объявление, подписанное «Таван, Нуво» (см. выше). Во-вторых, очень возможно, что Рембо действительно проживал по адресу, который дал. В. Ф. Ундервуд предполагает, что это жилище было довольно скромным, подходящим для читателей общедоступного «Эха», но не для читателей «Таймс». Поэтому Артюр попросил Регаме одолжить ему свою мастерскую или одну комнату в квартире.
Весьма вероятно, что на объявления никто не откликнулся. Несчастный Рембо впал в отчаяние, убежденный, что его преследует рок. Депрессия заставила его поступить по примеру Верлена: письмом или телеграммой он на несколько дней вызвал к себе в Лондон мать.
Г-жа Рембо решила, что это ее долг, и пустилась в путь с Витали, которой было тогда 16 лет (Фредерик поступил добровольцем на военную службу).
Сведения об их путешествии и пребывании в Лондоне мы можем почерпнуть из первоисточников: дневника Витали, просмотренного и исправленного Изабель по возвращении5, и трех писем Витали сестре, оставшейся в Шарлевиле, датированных 7, 12 и 24 июля 1874 года6.
Путешествие длилось 27 дней: от отъезда из Шарлевиля на рассвете в воскресенье 15 июля до отъезда из Лондона в пятницу 31 июля. Оно было бы более коротким, если бы Артюр быстрее нашел работу, и более приятным, если бы в это время в Лондоне не стояла изнуряющая жара.
Сначала Витали воспринимала все довольно наивно. Она просто не поверила своим глазам, увидев железную дорогу «на домах» (она хотела сказать «возвышающуюся над домами»). Артюр встречал их на вокзале Черринг-Кросс («который в 12 раз больше, чем вокзал в Шарлевиле») в понедельник 6 июля в 10 часов 10 минут. Он отвез семью в подходящий отель («Там повсюду ковры», — отмечает Витали) по адресу Арджайл-сквер, 12 («под нашими окнами в тени огромных деревьев растет бесчисленное множество цветов»), где снял две комнаты. Все удивляет молодую девушку: садики перед домами, оживленное движение, шум, «американские омнибусы» (трамваи). Она была так взволнована во время первой прогулки, что приняла колонну Нельсона на Трафальгарской площади за «большой фонтан». В восемь вечера Артюр пригласил мать и сестру послушать проповедь на английском языке в протестантской церкви Святого Иоанна, а на следующий день отправил их на вечернюю службу в собор Святого Павла. Витали была поражена рвением верующих («Какими добрыми католиками они могли бы быть!»).
Артюр проводил большую часть времени в Британском музее. Витали, которой однажды разрешили сопровождать брата, долго любовалась доисторическими птицами и другими древностями. У брата минуты возбуждения сменялись приступами меланхолии. 11 июля ему предложили сразу три места, а потом снова наступила тишина. 18-го числа он опять дал объявления в газеты.
Пребывание в Лондоне слишком затянулось. Скука сменилась унынием, которое в свою очередь уступило место беспричинной тоске. Даже магазины больше не интересовали Витали («зачем туда ходить, если мы все равно ничего не покупаем»).
Они осмотрели все классические достопримечательности: Тауэр и его подземелья, доки, Парламент, Лестер-сквер, казармы королевской гвардии, дворец королевы. «Стены без скульптурных украшений потемнели от времени. Окна — обычные, только очень маленькие».
27 июля Артюр повел семью в Британский музей на выставку, посвященную эфиопскому императору Теводросу[145]. Там были выставлены его корона, парадная одежда, оружие, драгоценности; в витринах красовались рукописи и книги с миниатюрами, которые в каталоге назывались «Озарения».
Но пора было уезжать, так как погода становилась просто невыносимой. Витали все больше скучала по Шарлевилю, который казался ей теперь «райским уголком», а г-жа Рембо была мрачнее тучи. Наконец в среду, 29 июля, они получили радостное известие: Артюр, мрачный и нервный, заявил в 9 часов, что не вернется к обеду; однако через час вновь появился, чтобы объявить о своем отъезде, намеченном на завтра. Все вздохнули с облегчением и бросились покупать подарки и сувениры. Но пришлось ждать еще один день, так как прачка не принесла белье.
И наконец: «Пятница, 13, 7.30 утра. Артюр уехал в 4.30. Он был грустный».
Во второй половине дня г-жа Рембо с дочерью тоже покинула Лондон. Возвращение было печальным. «Я думаю об Артюре, о его грусти, — пишет Витали, — и о плачущей маме».
Артюр наметил для них маршрут: Фолкстон, Остенде, Брюгге, Алост, Брюссель, Намюр, Динан, Живе и Шарлевиль.
Куда отправился Рембо 31 июля 1874 года в 4.30 утра? В 1897 году его сестра Изабель заявила первым биографам брата: «Он поехал в Шотландию»7.
В своих последних объявлениях Рембо ищет «в Лондоне или любом другом городе место воспитателя или компаньона в путешествии».
В Шотландию? Энид Старки8 и В. Ф. Ундервуд провели целое расследование, изучая железнодорожное расписание, ведя розыски в школах Эдинбурга и Глазго, — но безрезультатно. Единственный заслуживающий внимания след ведет в Скарборо, порт и модный курорт в Йоркшире, в 380 километрах к северо-востоку от Лондона. Об этом месте упоминает сам Рембо в поэме «Мыс» («Озарения»), Любопытны некоторые детали: например, Рембо пишет Scarbro’ вместо Scarborough — специфически местное сокращение. Кроме того, текст великолепно соответствует местному пейзажу. Мы находим здесь «святилища», то есть римские храмы; здание округлой формы, возвышающееся над окрестностями. Также упоминаются «круговые фасады роскошных отелей». В Скарборо существовало два больших отеля — два дворца: десятиэтажный Роял-отель с комнатами, открытый в 1867 году, который соответствует колоссальным изящным конструкциям, описанным Рембо, и Гранд-отель, собственность француза Огюста Фрикура, у которого был округлый фасад, как это видно на гравюрах, воспроизведенных в работах Ундервуда, откуда мы заимствуем эти сведения. Может быть, этот Гранд-отель, построенный на мысе, и есть тот «Мыс-дворец» из последних строк стихотворения Рембо, где он также упоминает Эпир, Пелопоннес, Карфаген, Венецию, Германию, Японию, Бруклин, Италию, Америку, Азию (тем самым придавая стихотворению большую глубину).