Прошу сообщить, на каких условиях можно в кратчайший срок заключить договор о найме в американский военный флот.
Пишу и говорю по-английски, по-немецки, по-французски, по-итальянски и по-испански.
Четыре месяца был матросом на шотландском паруснике в рейсе с о. Явы в Куинстаун, с августа по декабрь 1876 года.
Был бы весьма признателен и почел бы за честь получить ответ.
Консул ответил, что при всех отличных качествах, для того чтобы его просьбу можно было принять к рассмотрению, ему не хватает сущего пустяка: американского гражданства.
Поэтому Рембо отправился дальше. В Гамбурге, от нечего делать зайдя в казино, он, не успев оглянуться, проиграл все сбережения (следовательно, он отнюдь не был «без средств к существованию»).
Но на этот раз он не вернется в Шарлевиль, как после Вены! Его выручили газетные объявления. Передвижному цирку, отправлявшемуся в турне по Скандинавии, требовался кассир и билетер. Почему бы и нет? Это был цирк Луассе, руководил им Франсуа Луассе, весьма уважаемый в то время мастер верховой езды18.
Об этом его найме мы не имеем никаких известий, кроме свидетельства Делаэ; Изабель, не допуская мысли о том, что ее брат был бродячим акробатом, говорит о службе на каком-то лесопильном заводе в Швеции. Как бы то ни было, уезжая, он не сообщил, куда отправляется; поэтому Делаэ, приехав в июне в Шарлевиль и не найдя его там, не смог написать Верлену ничего, кроме: «О нашем чокнутом путешественнике новостей нет. Наверное, умчался далеко, очень далеко, так как я не видал его с моего прибытия сюда»19.
Он действительно был очень далеко — в конце июля он находился в Копенгагене, на обратном пути из Стокгольма. Это следует из письма Делаэ к Эрнесту Мило (сохранилось в плохом состоянии, опубликовано в 1951 году):
«Человека, которого (я знаю с) детства и которого ты видишь чокающимся с (белым медведем), ты с легкостью узнаешь (…) Я тебе говорю, что о нем сообщали в последний раз из Стокгольма, потом из Копенгагена, потом новостей не было. Наиболее авторитетные географы полагают, что он на 76 параллели[184], поэтому я скромно передаю их мнение…» Конец отсутствует.
На обратной стороне мы видим Рембо в эскимосской шубе, он чокается с полярным медведем и восклицает: «О-ля-ля! Не нужно мне больше никаких яванцев!»
Верлен получил те же сведения (письмо утеряно) и тот же рисунок (сохранился) 9 августа 1877 года. Как легко догадаться, ответом стала новая «коппейка»:
И если он покинул цирк Луассе, то причиной тому была по-военному суровая дисциплина. По слухам, его репатриировали (или просто помогли ему доехать домой, так как никаких документов о репатриации в консульстве Франции в Стокгольме не обнаружено). Секретарь мэрии Шарлевиля Эмери якобы подтвердил Делаэ, что ему присылали из Стокгольма запрос по поводу Рембо.
Надо полагать, что в Копенгаген он заехал по пути домой. Но возможно также, что он съездил и в Норвегию, как утверждает Верлен.
Конец лета Рембо провел в Шарлевиле. «Кроме присутствия нашего красавца, ничего нового, — сообщает Делаэ Верлену. — Только солнце, мостовые, которые им воняют, ручьи, которые им смердят…»20
Все это время Верлен, окончательно вернувшийся из Англии, отдыхал у матери в Аррасе. В сентябре он пригласил к себе на несколько дней Жермена Нуво, который и передал ему (это почти бесспорно) рукопись «Озарений». Легко представить, с какой жадностью, с каким энтузиазмом он впервые прочел стихи в прозе своего друга.
Кроме того, его мать после ареста Верлена привезла из Брюсселя стихи и песни 1872 года, переписанные Рембо по его просьбе, так как оригинальные рукописи остались в Париже. Копии выполнены в спешке — знаков препинания нет, названия зачастую пропущены; Рембо сделал их по памяти в Бельгии и в Лондоне в 1872 году.
Верлен, что вполне естественно, собрал в одну папку стихи и прозу своего друга. Он допустил неосторожность одолжить ее ненадолго Шарлю де Сиври, и она была на долгие годы конфискована Матильдой. Выйдя в 1886 году замуж во второй раз, она позволила Сиври распоряжаться рукописью, как ему будет угодно, запретив только возвращать ее Верлену. На этих условиях проза вперемешку со стихами была опубликована Гюставом Каном в журнале «Вог», и публика долгое время считала, что все это — единое произведение.
Вернемся же, однако, в Арденны.
Г-жа Рембо обосновалась, по-видимому, осенью 1877 года в принадлежавшем ей домике в Сен-Лоране, деревне в двух километрах от Мезьера.
Артюр часто наведывался в Шарлевиль. Здесь, со старыми друзьями, особенно с. Пьеркеном и Мило, он часто выпивал по кружке пива в кафе Дютерма или винном погребке под аркадой на Герцогской площади.
Луи Пьеркен пишет: «После каждого дальнего путешествия он возвращается, чтобы прикоснуться к родной земле. Однако контакты с друзьями для него разорваны. Они олицетворяют для него прошлое, литературу. Его отстраненность поражала нас задолго до его окончательного отъезда. Я представляю себе встречу с ним, говорил Мило, посреди Сахары, после долгих лет разлуки. Мы одни, идем навстречу друг другу:
— Здравствуй, как дела?
Он на мгновение останавливается:
— Хорошо. До встречи.
И идет дальше. Никаких эмоций, ни слова больше»…
Как сильно он изменился! Изабель, которой было уже восемнадцать, гордясь старшим братом, нарисовала его сидящим скрестив ноги, приветливого и серьезного; его можно было принять за того, кем он хотел быть: молодого инженера.
При первых же осенних холодах, опасаясь скверного арденнского климата, он решился попытать счастья в теплых странах и уехал в Египет.
Об этом приключении мы не знаем почти ничего. Изабель отныне — наш единственный источник, но так как она писала много позже этих событий и ее тенденциозность очевидна, наш рассказ становится менее достоверным — и менее живописным: в заметках Изабель нет ни рисунков, ни историй, ни стихов, они сухи, как история болезни.
Если верить ей, Артюр поехал в Марсель, сел на корабль, идущий в Александрию, но, пригвожденный к постели лихорадкой, покинул судно на остановке в Чивитавеккья. Корабельный врач поставил диагноз: воспаление стенок брюшной полости, вызванное длительными путешествиями пешком. По ее словам, Артюр, набравшись сил за несколько дней в госпитале, посетил Рим и вернулся домой через Марсель.
Зима прошла в тепле, среди словарей и иностранных грамматик. Появились также и книги по естественным наукам, учебники математики, различные издания по технике.
184
То есть просто черт знает где — в Южном полушарии 76 параллель проходит в Антарктиде, в Северном — через Шпицберген и северные области Гренландии.