Ружья были заказаны.
Наконец-то Рембо улыбнулась удача.
Чтобы успешно провернуть дело, нужно было развязать себе руки — и для этого, в первую очередь, отослать абиссинку, что и было сделано.
Аугусто Франзой, итальянский журналист и путешественник, корреспондент «Туринской газеты», ждал в Таджура[209] разрешения отправиться в Шоа с научной экспедицией. Он, вероятно, послал Рембо письмо, в котором спрашивал, намеревается ли тот взять женщину с собой, потому что мы располагаем следующим ответом Артюра:
Дорогой господин Франзой!
Извините, но я отослал эту женщину навсегда.
Я дал ей несколько талеров, и она отправится в Разали, чтобы сесть там на бутр, который привезет ее в Обок, а там пусть идет, куда хочет.
Мне давно надоел этот маскарад.
Если я был не таким уж глупцом, когда вывез ее из Шоа, то буду им вполне, если привезу ее туда снова.
Во-вторых, необходимо было освободиться от рабской зависимости от Барде.
Едва Артюр заговорил об увольнении, Альфред Барде оборвал его:
— Не очень-то хорошо вот так уходить от нас. Прежде чем принимать решение, вам следовало посоветоваться с нами. Но здесь все обо всем знают. Нам известны ваши планы. Вы свободны — то есть будете свободны через три месяца, как это записано в контракте.
Раздосадованный тем, что с ним так поступают, Рембо дал волю гневу: ему надоело, что его эксплуатируют, ему так много наобещали, но ничего не исполнили, все четыре года он оставался лишь подчиненным. Что же, они думают, что смогут вечно держать его в этом унизительном положении? Что до контракта, то разве они сами не расторгли в одностороннем порядке один такой контракт с ним в 1884 году? Рембо требовал, чтобы ему позволили уехать немедленно.
В ответ он услышал следующее:
— Вы уезжаете, решено, мы не будем чинить вам препятствий. Но будьте очень осторожны. Ваши дела в Шоа могут принять дурной оборот. Я сам три года назад отказался провернуть такого рода дело с Лабатю, хотя он мне его описывал как очень выгодное. Поверьте моему опыту, вы лезете в осиное гнездо и вы все потеряете.
Он едва не полез на своего начальника с кулаками.
Хотя Рембо и ответил, что предпочитает разорение рабству, его уверенность была поколеблена, ведь Альфред Барде знал, что говорит.
22 октября он написал своим близким о случившемся:
Я ушел со своего места в Адене после резкого разговора с этими подлыми хамами, которые хотели вечно пользоваться мной, словно бессловесной скотиной. Я оказал очень много услуг этим людям; им казалось, что для того, чтобы доставить им удовольствие, я останусь с ними на всю жизнь. Они все сделали, чтобы меня удержать, но я послал их к черту с их преимуществами, с их торговлей, с их фирмой и с их вонючим городишком!
В кармане у Рембо лежало свидетельство, датированное 14 октября 1885 года. «Я, нижеподписавшийся Альфред Барде, заявляю, что г-н Артюр Рембо состоял у меня на службе в качестве агента и закупщика с 30 апреля 1884 г. по ноябрь 1885 г. Я остался доволен его услугами и порядочностью. Он свободен от всех обязательств передо мной».
В одном письме Рембо говорит: «Я надеюсь, что все пройдет хорошо. Надейтесь на это вместе со мной; мне это очень нужно». Тот факт, что он обратился за моральной поддержкой к семье, указывает на то, что дурные предчувствия взяли верх над оптимизмом.,
Рембо было известно, что ружья придется везти через безводные пустыни, где на путешественников нападают банды жестоких грабителей. Ну что ж! Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
Перед отъездом он благоразумно помирился с Барде, обещал им «Амхарский словарь» г-на Аббади (книга будет идти к ним полгода) и заказал у них походное снаряжение для войск короля (кружки, железные пластинки для жарения галет и т. д.).
Ожидая, пока Лабатю выполнит свои обещания, Рембо вложил почти все свои деньги в предприятие, оплатив покупку ружей.
Рембо планировал сразу же отплыть на данакильский[210] берег, в Таджура (французская колония Обок), куда должен был прийти груз, но ряд осложнений вынудили его задержаться. Тогда он поселился в Кэмп-Аден, в Гранд-Отель де л’Юнивер, великолепной — вывеска была три метра в высоту — гостинице, владельцем которой был Жюль Сюэль — родственник г-на Дюбара, человек лет шестидесяти, высокий и подвижный; он уже давно работал с братьями Барде, которые планировали доверить ему управление филиалом в Адене.
Наконец, в начале декабря Рембо приступил к работе. «Таджура, — пишет он 3 декабря, — маленькая данакильская деревня, несколько мечетей и несколько пальм. Здесь есть укрепление, когда-то давно построенное египтянами, где сейчас скучают шестеро французских солдат под началом сержанта (он и командует фортом)». Рембо окружали враждебно настроенные люди. Эти бедуины были в большинстве своем работорговцы. «Только не думайте, что я занялся торговлей рабами», — пишет Рембо в Рош.
В начале 1886 года он все еще оставался в Таджура в полном бездействии: «Дела продвигаются очень медленно, но я надеюсь, что положение изменится к лучшему. В этом краю нужно обладать сверхчеловеческим терпением». Если выполнение плана задержится еще, то возможность вернуться во Францию появится у него только весной 1887 года.
В это время с Рембо виделся итальянский путешественник Уго Ферранди: «Караван Солейе и караван Франзоя расположились в пальмовой роще за пределами данакильской деревни, а Рембо поселился в хижине в самой деревне. Это был высокий, худой человек, с седеющими висками, одетый на европейский манер, но очень небрежно. На нем были широкие брюки, вязаная фуфайка, просторная куртка серо-зеленого цвета, а на голове он носил только тюбетейку, тоже серую. Он бросал вызов знойному солнцу афаров, как будто сам родился тут»1.
Один исследователь получил такое — не слишком лестное — свидетельство от содержателей гостиниц и торговцев в Обоке: «Рембо был человек довольно стройный, выше среднего роста, скорее худой. Лицо у него было малоприятное, скорее уродливое; хозяйка гостиницы, в которой он жил, глядя на него, говорила: «Этот человек не украсит ту великолепную коллекцию французов, которой обладает Абиссиния». Говорили также, что он травил себя алкоголем, табаком, гашишем, даже опиумом — чтобы избавиться от тоски — и что, приходя в себя, он был «осунувшийся, рассеянный, угрюмый, ел совсем мало, зато много пил». Если это правда, значит, он очень изменился: 14 апреля 1885 года Рембо писал, что пьет «исключительно» воду и совсем не курит.
Ходили слухи, что для путешествия во внутренние районы невозможно найти ни верблюдов, ни погонщиков, потому что местные жители, недовольные тем, что великие державы чинят препятствия работорговле, бастуют.
Неужели все провалится?
«Все плохо», — пишет Рембо домой 6 января 1886 года. Он снова становится пессимистом: «Человек планирует провести три четверти жизни в страданиях, чтобы отдохнуть в последнюю четверть; но чаще всего он подыхает в нищете, не зная, в каком месте плана остановился».
Наконец груз оружия прибыл: 2040 пистонных ружей, 60 000 патронов «Ремингтон» и многое другое. Все было сложено в хижине Рембо и тщательно охранялось.
Помимо каравана Рембо, другие караваны — Солейе, Савуре, Франзоя — ожидали в Таджура официального разрешения отправиться в направлении Шоа. Это разрешение выдавали губернатор Обока и местный султан; обычно это была простая формальность.
В феврале, рассмотрев прошение Солейе (его оружие было провезено транзитом в Аден и на сомалийский берег), английский губернатор напомнил французскому консулу в Адене, что по условиям франко-английского соглашения от 1884 года ввоз оружия во внутренние районы страны запрещен из опасения, что это оружие попадет в руки банд грабителей и обратится против белого населения, а также потому, что, как говорили, под прикрытием торговли оружием процветает торговля рабами (Рембо отрицал это). Наконец — эту причину держали в тайне — Англия, враждебно настроенная к королю Менелику, опасалась, что он расширит свое королевство и усилит свою власть. Однако для Солейе было сделано последнее исключение.
210
Данакиль, или Афар, пустыня к востоку от Эфиопского нагорья, простирается до берега моря; на востоке ее находятся Таджура и Джибути, на юге — Харар. Населена кочевниками из народности данакиль, или (другое название) афар.