Рембо со своей стороны был очень рад познакомиться с Борелли: наконец-то хоть один образованный человек!
Сразу же по приезде в Анкобер Рембо написал Менелику. Король ответил ему:
От короля Менелика.
Г-ну Рембо.
Как ты поживаешь? Я, хвала Господу, поживаю хорошо.
До меня дошло твое письмо. Я приехал в Фель Уа. Мне будет достаточно пяти дней, чтобы увидеть товары. Потом ты сможешь уехать.
Писано 3 февраля 1887 года4.
В Анкобере Рембо не ведал покоя. Сначала он поругался с погонщиками: каждому из них он обязался выплатить 15 талеров, сверх того — плату за два месяца, которую был должен. Но выведенный из себя их наглыми требованиями Рембо разорвал контракт, и это стоило ему судебного процесса с Азагом. Второй процесс, по совету некоего француза по имени Энон, возбудила против него вдова Лабатю. Энон, бывший кавалерийский офицер, был интриган, выдававший себя за посла Французской республики при дворе Менелика. «После неприятной беседы, в которой то я, то они брали верх, — пишет Рембо, — Азаз отдал мне разрешение на арест имущества покойного. Но вдова уже давно припрятала товары, вещи и редкие предметы, оставшиеся от него (на общую сумму в несколько сот талеров), и когда я, несмотря на сопротивление, вошел в его дом с тем, чтобы наложить арест, я нашел там лишь несколько старых кальсон, которые вдова выхватила у меня с рыданиями, гильзы и дюжину беременных рабынь. От всего этого я отказался». (Письмо к г-ну де Гаспари, вице-консулу Франции в Адене, от 9 ноября 1887 года.) Однако Артюр сумел отыскать счета Лабатю — 34 записные книжки. В одной из них он нашел расписку Азага о поставке слоновой кости на общую сумму в 300 талеров и решил их вернуть, но дальше решимости дело не пошло, и под громкие «вопли» вдовы записные книжки полетели в огонь. Среди сожженных бумаг были, кажется, документы невосполнимые, в частности о правах на собственность.
Тогда вдова Лабатю подала жалобу, и Азаг, «ошеломленный, предоставил решать это дело французам, которые тогда находились в Анкобере».
«Суд» под председательством г-на Бремона, главы французской общины, вынес решение об отмене конфискации и возвращении г-же Лабатю земель, садов и скота. Было также решено, что все европейцы, находящиеся в Анкобере, соберут 100 талеров для вдовы своего покойного коллеги (это решение, однако, не было исполнено).
Когда все было кончено, Рембо узнал, что Менелик остановился по пути домой в Энтотто, в ста двадцати километрах от Анкобера. Он отправился со своим грузом в этот город, который представлял собой, в сущности, еще одно скопление жалких лачуг.
Там его ждало новое разочарование: он узнал, что король, занятый преследованием взбунтовавшихся племен, еще не прибыл. Это новое вынужденное ожидание дало возможность Рембо познакомиться со швейцарским инженером, Альфредом Илгом, советником Менелика. Альфред Илг родился в 1854 году, а с 1879 года жил в Шоа. Это был высокий, крупный человек. На него иногда нападало дурное расположение духа, но в общем он был сама сердечность и искренность. Илг был прост и прямолинеен — именно такие люди нравились Рембо.
6 марта 1887 года король торжественно въехал в славный город Энтотто. Рембо присутствовал при въезде, и вот как он об этом рассказывал: «Сначала шли музыканты, они во всю мочь трубили в египетские трубы из Харара, потом ехал сам король, а за ним следовало войско, нагруженное военными трофеями, среди которых, в частности, было две крупповских[219] пушки, каждую тащили восемьдесят человек». (Письмо директору «Египетского Босфора» от 20 августа 1887 года.)
Через несколько дней Рембо наконец смог отправиться в сопровождении Илга в королевское «гуэби». Они пришли в большую круглую хижину, разделенную на три части. Стены были обтянуты грубой тканью, на которой висело различное оружие.
Негус[220] был красавец-мужчина в полном расцвете сил, с лицом, покрытым оспинами. «У него были живые и умные глаза, — пишет Энид Старки, — по ним было видно, что король — человек скрытный. В сущности, его лицо выражало искреннее плутовство, без ложной скромности. Он принял Рембо в своем обычном одеянии: огромная расшитая накидка поверх бесформенной массы белья; этот костюм дополняла черная квакерская шляпа с широкими полями, надетая поверх повязанного на голову шелкового платка» («Рембо в Абиссинии», с. 125).
Король не выразил энтузиазма, когда Рембо предложил ему ружья. Он только что вывез из Харара очень много оружия и ждал новых поступлений из Ассаба. Кроме того, ему продали «ремингтоны», намного превосходящие устаревшую модель, которую предлагал Рембо. Однако, подумав о будущих войнах на юге, Менелик решил в конце концов согласиться на сделку и предложил за все про все 14 000 талеров. Рембо был возмущен, но Менелик ответил, что это его последнее слово и что, если торговца это не устраивает, ему остается только вернуться на побережье. История (или легенда) добавляет, что это жестокое решение было принято не без участия королевы Уэизено Таиту и что можно было добиться гораздо большего, стоило только найти к ней подход и поднести богатые подарки. Но разве можно было требовать этого от Артюра!
На жалобы Рембо вице-консул Франции в Адене ответил чуть позже (8 ноября 1887 года):
«Ваши потери были бы гораздо менее значительными, если бы вы, как другие коммерсанты, торгующие с абиссинскими властями, смогли приноровиться к особым требованиям, которые предъявляют эти страны и их главы».
— К тому же, — продолжал Менелик, — Лабатю должен был мне много денег…
«Дело было в субботу, — рассказывает Рембо, — и Менелик заявил, что еще должен свериться со счетами. В понедельник он объявил, что в архивах указано, что Лабатю должен ему примерно три с половиной тысячи талеров, каковую сумму он удерживает из выплаты по нашему договору. Король также добавил, что, помимо прочего, все состояние Лабатю должно перейти к нему; все это было сказано тоном, не допускающим возражений. Я стал говорить о том, что европейские банки дали мне кредит, и, под давлением г-на Илга, король лицемерно согласился отказаться от трех восьмых того, что считал принадлежащим себе по праву». (Письмо г-ну де Гаспари от 9 ноября 1887 года.)
Но вскоре король возместил потери, которые понес из-за такого проявления благородства: сначала он потребовал 2500 талеров за содержание каравана, которые нужно было уплатить Азагу, потом еще 3000 на оплату различных счетов Лабатю и т. д.
В конце концов Рембо вынужден был признать очевидным факт, что у Менелика нет денег — или, по крайней мере, он вообще не хочет платить. Может быть, тогда получить плату в слоновой кости? Это оказалось неприемлемым, так как стоимость предложенного в обмен товара была слишком завышена.
Наконец было найдено компромиссное решение: Рембо получит чек на 9866 талеров. По этому чеку заплатит в Хараре двоюродный брат короля, рас Маконнен.
Напомнило ли все это Рембо о мрачных предсказаниях Альфреда Барде? Во всяком случае, переписка между Артюром и его матерью и сестрой стала менее регулярной, письма становились лаконичнее: «Я надеюсь вернуться в Аден к октябрю — в этой ужасной стране все делается смертельно медленно» (7 апреля 1887 года).
Но это был еще не конец. Когда на следующий день Рембо пришел в сопровождении Илга за обещанным чеком, он с ужасом заметил г-на Энона и за ним — «бурнус безутешной вдовы». Пока Рембо томился в ожидании приема, его противники, которым удалось опередить его, старались добиться от короля Менелика, чтобы тот добавил к долгу Артюра 100 талеров, обещанных госпоже Лабатю, потому что, конечно же, деньги для нее никто собирать не стал. Король заявил, что у него нет намерения переносить дружеские чувства, которые он испытывал к Пьеру Лабатю, на его наследников, в доказательство чего тут же лишил заплаканную вдову права владения землями, которое когда-то было дано ее покойному мужу.
219
Крупп — немецкий сталелитейный король; крупповская сталь была одной из самых прочных в тогдашней Европе, крупповские пушки — самыми дальнобойными.