С быстротой молнии распространилась новость о том, что «француз» оплачивает все долги Лабатю. Отовсюду начали приходить толпы так называемых кредиторов. «Их мольбы или угрозы заставляют меня бледнеть», — замечает Рембо. Приходили вдовы слуг, которые умерли на службе у Лабатю, люди, которым покойный обещал ружье или кусок ткани, и, наконец, люди, которые просто требовали денег. «Поскольку все это честные люди, их просьбы трогали меня, и я платил, — признается Артюр. — Так, у меня потребовал 20 талеров некий господин Дюбуа, я убедился, что он имеет на это право, и отдал ему деньги, прибавив в качестве процентов пару своих ботинок, потому что бедняга жаловался, что ему приходится ходить босиком».
Действиями Рембо руководило своеобразное сочетание милосердия и нетерпения: по своей природе он не был склонен к словесным баталиям и одним платил из жалости, а другим — из нежелания спорить. Даже когда Рембо уединялся в своей хижине, это не спасало его от навязчивых посетителей:
Вот, например, пришел ко мне какой-то господин, сел, чтобы выпить моего теджа[221], расхваливая благородные качества друга (покойного Лабатю) и выражая надежду открыть во мне те же добродетели. Увидев мула, который щиплет траву на лужайке, он вдруг завопил: «Так это тот самый мул, которого я дал Лабатю (он не сказал, что бурнус, который на нем надет, принадлежал Лабатю!)!» «К тому же, — добавил этот человек, — Лабатю остался мне должен 70 талеров (или 50, или 60 и т. д.!)». И он так настаивал на этом своем требовании, что мне пришлось его спровадить, сказав на прощание: «Идите к королю!» Это почти все равно что сказать: «Идите к черту!»
Рембо вел тщательный учет своих «несчастий»: «Различные долги местным жителям и европейцам, заплаченные мной за Лабатю, составили примерно 120 талеров».
Если бы Рембо продлил свое пребывание в Энтотто, он был бы совершенно разорен; поэтому он постарался как можно быстрее получить от короля охранное свидетельство, чтобы вернуться в Харар по самому короткому пути. Когда Артюр получил это свидетельство, к нему обратился Жюль Борелли; его очень интересовал маршрут, по которому Рембо собирался отправиться, и он попросил разрешения сопровождать его. Артюр согласился.
Они выехали 1 мая 1887 года. «Я помню, что в утро моего отъезда, — пишет Рембо, — когда мы уже ехали в направлении север-северо-запад, я увидел, как из кустов вылез посланец жены одного из друзей Лабатю и потребовал у меня именем Девы Марии 19 талеров. Чуть позже со скалы слезло какое-то существо в накидке из бараньей кожи. Оно спросило, заплатил ли я 12 талеров его брату, которые у того когда-то занял Лабатю и т. д. Всем этим людям я кричал, что время выплат прошло». (Из письма г-ну де Гаспари от 9 ноября 1887 года.)
О так называемой Королевской дороге из Энтотто в Харар (500 км) было мало что известно; только один европеец проехал по ней за год до этого — это был итальянский врач Винченцо Рагацци, который сопровождал армию Менелика. Рембо рискнул воспользоваться ею, когда ехал из Харара, но не смог далеко уехать. Вся долина Минджара и земли за Карейу и Иту были совершенно не исследованы. Таким образом, у Артюра появился исключительный шанс получить заслуженное вознаграждение за все свалившиеся на него неприятности, а для Борелли, бывалого путешественника по восточной Африке, большой удачей представлялось путешествовать в компании Рембо, которого он очень ценил. («Наш любезный и утонченный соотечественник», — говорил Борелли о Рембо.)
Эта дорога насчитывает восемь этапов по 25–30 километров до реки Аваш и еще десять этапов до Харара. Эти сведения почерпнуты из описания маршрута, составленного Рембо и отосланного впоследствии Альфреду Барде. В этом кратком и сухом документе мы не найдем описаний. Рембо лаконичен, но не упускает из виду ни одной подробности: возделанное плато, разные сорта хлопка, кустарник, заросли мимозы, большие леса и горы, на которые открывается прекрасный вид, кофейные деревья и т. д.
Если же вы хотите от рассказа об этом пути больше жизни и красок, вам следует обратиться к «Дневнику» Борелли. Поэтом в том путешествии был Борелли, в то время как Рембо олицетворял ученого. Вот отрывок из «Дневника»: «Порой кажется, что мы попали в настоящий земной рай! Повсюду кусты жасмина, шиповника, целые леса смоковниц. Лианы сплетаются и зелеными гирляндами висят на ветвях вековых оливковых, тутовых деревьев и молочая колоссальных размеров».
Все события, приятные и неприятные, произошедшие по пути, аккуратно записаны: бегства погонщиков мулов и проводников, приемы у знатных особ, нередкие ссоры с местными жителями, не слишком обрадованными посещением чужаков. 20 мая Рембо и Борелли пересекли поле битвы в Чаланко, где одержал победу король Менелик и где теперь лежали человеческие скелеты, оставленные уже даже гиенами. Немного дальше, в Варра-Белле, они видели дерево, к которому прислонили француза Люсро после его убийства.
Рембо спешил покончить со всем этим. В субботу 21 мая Борелли записал в своем дневнике: «Арро. — Ранним утром мы отправляемся в путь. Г-н Рембо меня обогнал. Он хочет уже сегодня вечером прибыть в Харар».
Харар неприятно поразил обоих путешественников: город превратился в настоящую «клоаку» (это слово употребляют и Рембо, и Борелли), где свирепствовали голод, чума и всевозможные преступники, — немой и зловонный город, где, запершись в своих домах, дрожали от страха несколько греков и армян. Помимо прочего, Рембо в Хараре ждало еще одно бедствие — кредиторы Лабатю, которые и там не давали ему покоя.
Жюль Борелли не мешкая вернулся в Энтотто, где ему удалось получить от короля разрешение на исследование южных провинций. Рембо же пришлось ждать — как всегда! — целый месяц, пока ему заплатят по чеку (и это еще была «ускоренная процедура»).
Артюр оценил утонченность и изысканность двоюродного брата короля, раса Маконнена. Принцу тогда было тридцать пять лет, рядом с ним Менелик казался неотесанным мужланом.
Как только Рембо получил свои деньги, он сразу же уехал. Конечно, он не поехал по Северной дороге. Он отправился по хорошо знакомой ему дороге в Сайлу и, проехав две недели по пустыне, прибыл в Аден 25 июля 1887 года.
Одной из первых забот Рембо было представить отчет о своих действиях французскому вице-консулу в Адене. Действительно, было необходимо, чтобы состояние его счетов было безупречно — он взял на себя обязанность сделать в Шоа несколько выплат от имени разных людей. В письме от 30 июля он подводит итог: «Я выхожу из этого пропащего дела, потеряв 60 % капитала, не говоря уже о без малого двух годах жизни».
Жара стала невыносимой: каждый день 50–60°. Надо полагать, Рембо, ослабленный семью годами жизни в тяжелейших условиях и, по его собственным словам, «в самых невыносимых лишениях», почувствовал, что пора сменить обстановку.
Однако Артюр не захотел вернуться в старушку Европу, и в начале августа 1887 года покинул Аден, чтобы несколько месяцев отдохнуть в Египте. В Обоке он сел на корабль Национальной компании со своим слугой Джами Вадаи, шестнадцати-семнадцати лет от роду, которого вывез некогда из Харара, чтобы спасти от голода. В Массауа, итальянском (с 1884 года) владении, где Рембо высадился на берег, карабинеры потребовали у него документы. Новоприбывший не стал сопротивляться; карабинеры получили возможность поглядеть на несколько доверенностей, подписанных подателем и неким Лабатю, а также на два переводных векселя на общую сумму 7500 талеров к итальянским и индийским торговцам. Артюра препроводили к французскому консулу, Александру Мерсинье, который был вынужден навести о нем справки у своего коллеги в Адене (5 августа): «Некий г-н Рембо, ведущий, по его словам, торговую деятельность в Хараре и Адене, прибыл в Массауа на почтовом корабле, который каждую неделю приходит из Адена. Это высокий, худой человек с серыми глазами и небольшими светлыми усами. Ко мне его доставили карабинеры. (…) Я был бы Вам очень обязан, г-н консул, если бы Вы сообщили мне сведения об этом человеке, поскольку мне он кажется подозрительной личностью».