Итак, Рембо снова в Хараре. Он снимает маленький домик (сохранились фотографии этого дома, сам же он разрушен) и живет только со слугой Джами Вадаи (у Сотироса собственное дело в Сайле, как и у братьев Ригас, Димитрия и Афанасия). Слуга вскоре женится. Вообще, кажется, у Артюра никогда не было постоянной прислуги. Он нанимает людей только в случае необходимости. Он один и ни от кого не зависит. Он практически не общается с Сезаром Тианом, своим начальником в Адене. Этот человек, с белой бородой святого отца, спокойный, немного медлительный, но честный и надежный, очень устраивал Рембо. Их отношения всегда складывались замечательно: не было ни жесткого контроля, ни строгих приказов, ни недоверчивости. К тому же Тиан никуда не ездил, и Рембо это очень устраивало. Какое отличие от братьев Барде, людей столь же честных, но не допускавших никаких замечаний и регулярно напоминавших, кто в фирме хозяин. Это доказывает, что когда с Рембо вели себя действительно порядочно, с ним можно было ладить. Впрочем, он не был злопамятен: несмотря на прошлые конфликты, он, когда сам того хотел, переписывался и сотрудничал с братьями Барде.
В течение трех лет его деятельность в Хараре, перевалочном пункте между Шоа и побережьем, будет иметь первостепенное значение. Он и один священник из Католической миссии были там единственными французами. Рембо поддерживал постоянные деловые отношения с двадцатью европейцами, постоянно жившими в этом регионе. Также он общался с путешественниками, которые приезжали разведать экономическую, географическую или политическую ситуацию, купить что-нибудь в Адене, с тем чтобы перепродать потом в столице или наоборот; он выступал то в роли вкладчика, то в роли посредника, то в роли банкира. «Сюда привозят шелка, хлопчатобумажные изделия, деньги и кое-что еще, — пишет Артюр 4 августа 1888 года. — Отсюда вывозится кофе, резина, духи, слоновая кость, золото (не местное, его добывают достаточно далеко отсюда)».
Перечень этот далеко не полон. В «кое-что еще» входила самая разнообразная продукция: скобяные товары (кастрюли, кубки, различная утварь), ювелирные украшения (жемчуг, колье, бижутерия), измерительные приборы (весы). На экспорт шла также козья и обезьянья кожа. Вывозилось и сырье для производства парфюмерии, в первую очередь мускус и цибетин.
Рембо занимался получением и учетом товаров, поставляемых из Адена и Сайлы, а также их перепродажей, чаще не в Хараре, а в Анкобере, где был крупный заказчик — король. Илг был основным покупателем его продукции. Рембо скупал кофе и слоновую кость в Хараре и его окрестностях, снаряжал караваны на побережье, но не сопровождал их; для этого он использовал «аббанов» (погонщиков из местного населения).
Он постоянно жаловался на одиночество, как если бы жил отшельником. «Пустыни, населенные тупыми неграми, бездорожье, отсутствие почты и приезжих: о чем писать? О том, что ты тоскуешь, глупеешь, скучаешь; что тебе все надоело, но конца этому не видно и так далее и тому подобное. Вот все, о чем можно рассказать; а так как это никому не интересно, лучше уж молчать».
Но он вовсе не был одинок и каждый день получал послания или принимал гостей. Все предприниматели по пути с побережья или обратно останавливались у него. Он принимал как французов, так и иностранцев. По нескольку дней или недель у него жили Борелли, Савуре, Илг (в конце 1888 года), несколько итальянцев.
Он входил в состав Европейской общины, очень деятельной и очень сплоченной: против беззакония Менелика и его чиновников нужно было выступать единым фронтом.
Информация поступала к нему быстро и он был всегда в курсе событий, как если бы имел телефон или телеграф.
Его лучшим другом был Альфред Илг, швейцарский инженер, который впоследствии займет пост премьер-министра у Менелика. Его открытость и радушие очень нравились Рембо и давали возможность отдохнуть и отвлечься от хитрых абиссинцев или скрытных европейцев, с которыми ему приходилось ежедневно общаться.
Однажды, получив от Рембо груз различных товаров на продажу, Илг написал ему:
Я только что осмотрел все то, что Вы мне прислали. Такое ощущение, что Вы хотите отнять у меня последние гроши, как это теперь принято. Сейчас — когда его высокопреосвященство строго приказал преподобному отцу Иоакиму вернуться в Харар — продавать четки, кресты и распятия еще более опасно, чем путешествовать по пустыне. Я даже не решусь преподнести что-либо из присланного Вами в качестве подарка, так как абиссинцы сразу примут меня за переодетого капуцина. (…) Продавать блокноты по талеру за штуку людям, которые не только не умеют писать, но даже не знают, что вообще можно делать с бумагой! Вы слишком многого от меня хотите. Жаль, что Вы не могли мне послать сотню-другую вещиц из резного перламутра или рожки для обуви. (…) В общем, дорогой мой г-н Рембо, будьте умницей и присылайте мне то, что можно продать. В противном случае я целиком вышлю весь Ваш хлам назад, и за его сохранность будете отвечать Вы сами (19 сентября 1888 года).
В другой раз он упрекает Рембо за мрачный пессимизм:
Мы здесь совершенно ничего не знаем о «великом пррррредприятии» Маконнена[225]. Я жду от Вас пикантных подробностей, ведь Вы так замечательно рассказываете, когда хотите. Но, кажется, обилие дел лишило Вас даже той малой доли хорошего настроения, которая у Вас еще оставалась. Слушайте, милый мой г-н Рембо, мы живем только один раз. Воспользуйтесь же этим и пошлите к черту всех Ваших наследников. Если у нас больше ничего не получится, то решено: мы с Вами объединимся и будем портить кровь другим, чтобы не портить ее себе. Сейчас здесь нечего есть, и при наличии механического парового плуга можно быстро разбогатеть. Так что подумайте об этом и приезжайте сюда отдыхать и наслаждаться чудесами техники.
Заметно, что в письмах, адресованных Илгу, Рембо более образен, а также более язвителен, чего нет в письмах другим адресатам. Только Илгу он полностью доверяет в делах.
Напротив, его переписка с Арманом Савуре была строго официальной: никаких шуток и ничего личного. Как-то между ними даже возник конфликт из-за истории с кофейными зернами, которые, видимо, Рембо купил — с большим трудом — с тем, чтобы расплатиться ими за партию товара. Но Савуре не согласился принять их, требуя, чтобы ему заплатили талерами, привезенными из Адена. Сохранился черновик письма Артюра Савуре на розовой бумаге. Было ли отправлено само письмо или нет, неизвестно, но найденный отрывок свидетельствует о крайнем раздражении автора («На кой черт мне сдался ваш мерзкий кофе…»). Этот выпад совсем не задел Савуре. 4 мая 1890 года он пишет Рембо: «Относительно Вашего письма, спасибо за совет. Я знаю, что, даже учитывая Вашу склонность к преувеличению, Вы в чем-то правы. Но Вы бы сделали, как я просил, если бы знали, что я задумал, если, конечно, мне удастся совершить что-либо значительное прежде, чем эти бандиты заставят меня уехать отсюда».
Среди корреспондентов Рембо, помимо Борелли, назовем также:
Антуана Бремона, главу французской общины в Абиссинии, добропорядочного и рассудительного человека;
Элоя Пино, бывшего капитана дальнего плавания, обосновавшегося в Анкобере в качестве представителя марсельского торгового дома Трамье-Лафарж и советника раса Гованы;
Леона Шефне, который, прежде чем стать представителем Дешана в Адене, работал на Солейе;
Е. Лаффинера — он приехал в Абиссинию из Фекана для приобретения коллекционного оружия и остался там, обнаружив в себе способности к коммерции;
Бидо, объект нескончаемых насмешек («Он только и делает, что строит воздушные замки», — говорит о нем Рембо Борелли 25 февраля 1889 года.); в июне 1889 года у него начались крупные неприятности, и он бесследно исчез;
г-на Эрнеста Циммермана и г-на Аппенцеллера, соответственно столяра и механика при королевском дворе, соотечественников Илга.
225
Маконнен отправился в Италию, чтобы договориться о ссудах и поставках оружия (итальянцы надеялись получить протекторат над всей Абиссинией). —