— А я, сударь, не такая уж дурочка и не могу больше довольствоваться расплывчатым обещанием да ждать вас целую вечность!
— Поступай как знаешь, крошка. И, если спешишь, ищи счастья.
— Понимаю! — с живостью воскликнула Скоццоне и залилась слезами. — Вы слишком прославлены и не желаете, чтобы ваше имя носило ничтожество — девушка, отдавшая вам свою душу, свою жизнь! А ведь она готова претерпеть любые муки ради вас, она дышит только вами, любит только вас одного…
— Знаю, Скоццоне, и уверяю тебя — я бесконечно благодарен тебе!
— Она привязана к вам всей душой, внесла радость в вашу одинокую жизнь и никогда не заглядывалась на блестящие кавалькады стрелков и герольдов, не слушала нежных признаний, а их было немало даже здесь…
— Даже здесь? — прервал ее Бенвенуто.
— Да, здесь! Даже здесь, слышите?
— Скоццоне, — воскликнул Бенвенуто, — неужто это кто-нибудь из моих подмастерьев?..
— И вздыхатель женился бы на мне, если б я захотела, — продолжала Скоццоне, вообразившая, что Челлини разгневался в приливе нежных чувств к ней.
— Скоццоне, отвечай: кто этот негодяй?.. Надеюсь, не Асканио?
— Ведь он сто раз твердил мне: «Катерина, учитель вас обманывает, никогда он на вас не женится, хоть вы так добры и так хороши собой, — он слишком заважничал. О, если б он любил вас, как люблю я, или если б вы любили меня, как любите его!»
— Имя, имя предателя! — крикнул в ярости Бенвенуто.
— Но только я не слушала его, — говорила обрадованная Скоццоне. — Напротив, зря он расточал свои медовые речи. Я даже пригрозила все рассказать вам, если он будет продолжать. Я любила только вас, была слепа, и вздыхатель ничего не добился — его сладкие речи и умильные взгляды ни к чему не привели. Пожалуйста, прикидывайтесь, будто вам все, как всегда, безразлично, будто вы мне не верите! А ведь все это чистая правда!
— Не верю тебе, Скоццоне, — проговорил Бенвенуто, поняв, что все выведает, если заговорит по-иному.
— Как, вы мне не верите?! — воскликнула озадаченная Скоццоне.
— Не верю.
— Да не воображаете ли вы, что я лгу?
— Думаю, что заблуждаешься.
— Так, значит, по-вашему, в меня уж и влюбиться нельзя?
— Я этого не говорил.
— Значит, подумали?
Бенвенуто усмехнулся, ибо увидел, как можно заставить Катерину развязать язычок.
— Однако ж он любит меня, и это сущая правда, — продолжала Скоццоне.
Бенвенуто снова с сомнением пожал плечами.
— Да как еще любит! Не по-вашему — вам никогда так не полюбить, зарубите себе это на носу, сударь!
Бенвенуто расхохотался:
— Любопытно бы узнать, кто этот прекрасный Медор!
— Его имя вовсе не Медор, — ответила Катерина.
— А как же? Амадис?
— Нет, и не Амадис. Его зовут…
— Галаор?85
— Паголо его зовут, раз уж вам так хочется знать!
— А-а… так это сам господин Паголо! — пробормотал Челлини.
— Да, сам господин Паголо, — подтвердила Скоццоне, задетая презрительным тоном Челлини. — Славный малый, из хорошей семьи, добропорядочный, тихий, верующий и будет примерным мужем.
— Ты в этом уверена, Скоццоне?
— Да, уверена.
— И ты не подавала ему надежды?
— Даже слушать его слов не хотела. О, как я была глупа! Но уж теперь-то…
— Ты права, Скоццоне, нужно его выслушивать и отвечать ему.
— Как так? Что вы сказали?
— Сказал, что ты должна выслушивать признания Паголо и не отталкивать его. Остальное — мое дело.
— Да, но…
— Не тревожься, я просто кое-что придумал.
— Ну что ж! Только, пожалуйста, не наказывайте слишком жестоко беднягу; когда он говорит: «Я вас люблю», он будто в грехах кается. Если уж вам так хочется, сыграйте с ним шутку позабавней, но не пускайте в ход шпагу. Прошу вас, пощадите его!
— Ты будешь довольна местью, Скоццоне, ибо месть обернется в твою пользу.
— Как так?
— Да, благодаря ей исполнится одно из самых горячих твоих желаний.
— Что вы хотите этим сказать, Бенвенуто?
— Это моя тайна.
— О, если б вы знали, до чего же у него бывает смешной вид, когда он говорит нежные слова! — продолжала резвушка Скоццоне, которая не способна была и пяти минут предаваться печали. — Итак, злюка, вам все-таки небезразлично, ухаживают или нет за вашей хохотушкой? Вы немножко любите бедненькую Скоццоне?
— Да. Но смотри держись с Паголо, как я велю, и в точности выполняй мои распоряжения.
— О, не бойтесь, я умею притворяться не хуже других! Только он заведет свою песенку: «Ну как, Катерина, вы все так же бессердечны?» — я отвечу: «Вы опять за свое, господин Паголо?» Но, разумеется, не очень уж сердито и скорее даже ласково. Увидит он, что во мне нет прежней суровости, и возомнит себя покорителем сердец… А что вы с ним сделаете, Бенвенуто? Когда начнете мстить ему? Надолго это затянется? И, уж верно, будет презабавно? Мы посмеемся?
85