Сказав это Гиппоникос встал и удалился.
Первой мыслью Аспазии после того, как он ушел, было то, что ей неприлично пользоваться больше гостеприимством Гиппоникоса. Она позвала свою рабыню, приказала нагрузить пару мулов своими вещами и отвезти их к милезианке, жившей уже несколько лет в Афинах, которая была подругой матери Аспазии, и теперь любила почти материнской любовью свою милую соотечественницу.
Послав поблагодарить Гиппоникоса за гостеприимство и сообщить ему о своем решении оставить его дом, Аспазия переоделась в мужское платье и отправилась в сопровождении раба посетить Перикла в его доме. До сих пор еще она не решалась на подобный шаг даже переодетой, но в этот день она с нетерпением желала повидаться с другом, чтобы посоветоваться с ним, что ей делать, оставив дом Гиппоникоса.
В скором времени после удаления Аспазии, слуга явился сообщить Гиппоникосу, что пришел раб от Пирилампа и принес павлина, предназначенного для милезианки, живущей в соседнем доме. Гиппоникос ничего на свете не ненавидел так, как павлинов Пирилампа и, если бы он последовал первому движению своего раздраженного сердца, то сейчас же свернул бы шею птице, но он удовольствовался тем, что сказал, нахмурив брови:
- Милезианка уехала и я не знаю куда она отправилась: отнесите павлина в дом Перикла - без сомнения птица куплена им.
В это время Аспазия, по дороге к Периклу, дошла до Агоры. В то время, когда она поспешно пробиралась через толпу незнакомых людей, с ней вдруг встретился Алкаменес.
Скульптор остановился перед ней, глядя ей прямо в лицо и улыбаясь, сказал:
- Куда спешишь, прелестный юноша - без сомнения к Периклу? Желаю, чтобы новым друзьям ты понравилась больше.
- Полными правами на меня пока не обладает никто, - сказала Аспазия.
- Между прочим, я, - отвечал Алкаменес.
- Ты? - спросила Аспазия. - Я дала тебе то, в чем ты нуждался, то, что было нужно скульптору, ни больше, ни меньше.
- Ты должна была дать все или ничего, - возразил Алкаменес.
- В таком случае забудь, что я давала тебе что-либо, - сказала Аспазия и исчезла в толпе.
Они быстро обменялись этими немногими словами. Алкаменес горько и насмешливо улыбнулся, а Аспазия продолжала путь.
Между тем, в доме Перикла, Телезиппа была погружена в благочестивое занятие: она приносила жертву Зевсу, покровителю и умножителю имущества, чтимому всеми благочестивыми афинянами, а никто в таком совершенстве не знал древних обычаев предков, как Телезиппа. Она обернула правое и левое плечо шерстью, затем взяла еще ни разу не употреблявшейся новый глиняный сосуд с крышкой, также обвитый белой шерстью, смешала в этом сосуде всевозможные плоды с водой и маслом и поставила эту смесь в честь названного бога в переднюю комнату.
Она только окончила свое благочестивое занятие, когда увидела, что привратник впустил раба, несшего какую-то незнакомую ей птицу, с длинным хвостом и связанными ногами.
Раб сказал, что эта птица принадлежит Периклу и, оставив ее, ушел. Телезиппа не знала, что ей делать: купил ли Перикл эту птицу на рынке для того, чтобы изжарить к обеду - но Перикл никогда до сих пор не занимался подобными вещами. Она решила подождать возвращения супруга, а до тех пор повелела отнести птицу на маленький птичий двор.
Вскоре после ухода раба, принесшего павлина, дверь снова отворилась и в нее проскользнула, сопровождаемая рабыней, закутанная женская фигура, в которой Телезиппа узнала свою приятельницу Эльпинику.
На этот раз лицо Эльпиники было необыкновенно серьезным и взволнованным. Ее движения были быстры, глаза беспокойно вращались, губы дрожали, как бы от нетерпения сказать что-то, облегчить себе душу сообщением важной тайны.
- Телезиппа, - сказала она, - удали всех посторонних или же уйдем с тобой во внутренние комнаты.
Супруга Перикла не в первый раз видела свою подругу в таком возбуждении и, надеясь услышать много любопытного, сейчас же исполнила желание гостьи.
Когда они очутились в одной из внутренних комнат вдвоем, сестра Кимона торжественно начала:
- Телезиппа, что ты думаешь о верности твоего супруга?
Телезиппа сразу не знала что ответить.
- Что ты думаешь о любви твоего мужа к нашему полу вообще? продолжала Эльпиника.
- О, - возразила Телезиппа, - мне кажется голова этого человека так наполнена государственными делами...
- ...так ты полагаешь, что он не думает более о женщинах! - перебила сестра Кимона, скривив рот в сострадательно-насмешливую улыбку. - Конечно, - продолжала она, - ты должна знать об этом лучше других, как доверенная супруга и законная сожительница.
- Без сомнения, - беззаботно отвечала жена Перикла.
Эльпиника схватила ее за руку, еще раз сострадательно улыбнулась и сказала:
- Телезиппа, неужели ты не знаешь своего мужа, подумай немного, вспомни прекрасную Хризиппу, возлюбленную трагического поэта Иона, за которой твой муж, как известно всему свету, ухаживал...
- Но это было уже давно, - возразила Телезиппа.
- Весьма возможно, - согласилась сестра Кимона, - но неужели в последнее время ничто не возбуждало твоего подозрения? Неужели поведение мужа не удивляло тебя? Неужели ничто не наполняло сердца дурным предчувствием?
Телезиппа подумала и покачала головой.
- Бедная подруга! - вскричала Эльпиника. - Ты сразу узнаешь все свое горе! Неужели имя "Аспазия" не доходило никогда до твоих ушей?
- Это имя мне незнакомо, - отвечала Телезиппа.
- Так слушай же, - продолжала сестра Кимона, - Аспазией называется молодая милезианка, которая, богам известно за какие проступки и приключения, была изгнана из Мегары и оттуда привезена твоим бывшим супругом Гиппоникосом в Афины. Я полагаю, тебе небезызвестно, каковы эти милезианки, эти женщины с того берега, эти вакханки, которые зажигают ярким огнем сердца мужчин. Аспазия из всех этих вакханок самая опасная, самая хитрая и самая испорченная... и в сети этой женщины попал твой муж.