На улицах Афин появилось много прекрасных женщин. Кто эти веселые, богато разодетые, очаровательные красавицы? Это жрицы из храма Афродиты в Коринфе и из других храмов, которые собираются в Афины со всей Греции на веселый праздник Диониса.
С наступлением темноты веселье на улицах становится все разнузданнее; ночные гуляки ходят повсюду с факелами в руках, в обществе женщин, одетых в мужские костюмы и мужчин в женских платьях. Многие пачкают себе лицо виноградным соком или же закрывают его листьями, некоторые в красивых, раскрашенных масках.
Вот идет рогатый Актеон, дальше виднеется стоглазый Аргус, гиганты, титаны, кентавры кишат на улицах, но больше всего козлоногих сатиров и плешивых силенов, головы которых украшены вечно зеленым плющом. Немало также и вакханок, которые часто, вместо тирса[40], держат в руках виноградную ветвь, увитую плющом.
Веселость и даже опьянение считается обязательными в эти дни и ночи, и бог оправдывает в это время свое прозвание освободителя: даже узников выпускают из тюрьмы на дни празднеств, даже мертвым наливают на могилы вино, желая успокоить тени, которые, конечно, не без зависти глядят на веселье живых. Кроме того, говорят, что души мертвых часто в это время тайно смешиваются с веселой толпой, и что под многими масками скрываются мертвые…
В эти дни прилежно собирают листья подорожника и мажут дегтем двери, чтобы отвратить несчастье, которое, во время празднеств Диониса, угрожает живым со стороны завистливых теней. В самом деле, — страшновато видеть, как ночью, там и сям, на темных улицах, мелькает свет факелов и с шумом двигаются фантастические процессии.
К театру идет по улице одно из таких шествий, несут изображение Диониса, чтобы поставить его среди праздничного собрания. Принесенная скульптура — вновь созданное произведение, вышедшее из-под резца Алкаменеса.
На перекрестках и на площадях шествие останавливается, чтобы принести жертву.
Плоские крыши домов полны мужчинами и женщинами, многие из которых держат в руках факелы и лампы; часто зрители сверху обмениваются шутками с двигающейся внизу толпой.
Юный Алкивиад превосходил самого себя во всевозможных шутках и проделках, двигаясь во главе своего общества.
— Помните, — кричал он своим собратьям, — что мы, всегда безумствующие и шумящие, на празднестве Диониса должны вдвое шуметь и бесноваться, если не желаем быть превзойденными простыми афинскими гражданами!
Когда наступила ночь, он приказал нести перед собою факелы и повел своих сотоварищей к домам красивых девушек и юношей, чтобы петь им песни. Большинство музыкантов были одеты в костюмы менад и, так как приветствуемые музыкой также присоединялись к, шествию, то оно все росло, увеличивая толпу вакханок, окружавших бога Диониса.
Наконец, пьяный Алкивиад с молодой гетерой, по имени Бакхиза, называя ее своей Ариадной, а себя — Вакхом, пришел к дому Теодоты, приказал сыграть серенаду и вошел к ней со своей свитой.
Теодота уже давно не принимала у себя Алкивиада, теперь она снова видела любимого ею юношу, но как неприятно, как тяжело ее сердцу его появление — он явился пьяный, во главе шумного шествия. Она простила бы это, но он привел с собой юную, цветущую гетеру, которую представил своей бывшей подруге, как Ариадну и прелести которой начал усердно расхваливать.
В доме Теодоты устроили пирушку, против которой она не осмеливалась открыто возмутиться. Алкивиад требовал, чтобы она была веселой, непринужденной. Пьяный, он начал рассказывать о шутках, проделанных им в этот вечер и хвастался, что в толкотне поцеловал одну молодую девушку, расхваливая обычай, который, хоть во время празднества Диониса, позволял повеселиться афинским женщинам. Он говорил о Гиппарете, прелестной дочери Гиппоникоса, о ее тайной страсти к нему, о ее смущении, смеялся над ее сконфуженным, девственно скромным обращением. Он говорил также и о Коре, как о самом смешном создании на свете. После этого он начал бранить Теодоту за ее молчание и нахмуренный вид.
Теодота не смогла удержать слез. Она отвечала ему упреками, называла его неверным и безжалостным…
Устав слушать упреки Теодоты, Алкивиад сказал, обращаясь к пирующим.
— Идемте, друзья! Мне здесь скучно. Прощай, Теодота!
Испуганная этим, Теодота обещала осушить слезы и поступать так, как он пожелает.
— Давно бы так! — сказал Алкивиад. — В таком случае, продемонстрируй нам свое искусство.