Выбрать главу

книжные полки, бильярдный стол, отцовские заклинания и звон…

Деревяшек.

Да, деревяшек.

Мы использовали деревянные мечи, к моему великому огорчению. И всякий раз,

когда я сетовал на это, он говорил, что сталь будет позже.

3

Утром в день моего рождения Эдит была добра ко мне сверх всякой меры, и моя

мама не сомневалась, что на завтрак я получил все мои лакомства: сардины с горчичным

соусом и свежий хлеб с вишневым вареньем, сваренным из ягод с деревьев нашего сада. Я

заметил, что Дженни смотрит насмешливо, как я лакомлюсь, но не придал этому

значения. Со времен нашей беседы в гостиной, какую бы власть она не имела надо мной,

слабость, если и случалась со мной, то почему-то становилась не такой заметной. Раньше

я принял бы ее насмешки близко к сердцу, может быть, чувствовал бы себя чуть неловко

из-за такого праздничного завтрака. Но не в тот день. Оглядываясь назад, я думаю, что

именно восьмой день рождения был тем днем, когда я стал превращаться из мальчика в

мужчину.

Так что нет, меня не заботила изогнутость губ Дженни или ее хрюканье, которое

она проделывала тайком. Я смотрел только на Мать и на Отца, а они смотрели только на

меня. Я мог бы сказать по выражению их лиц, по неприметным родственным кодам,

которые я усвоил за эти годы, что должно произойти еще что-то, что мои праздничные

удовольствия должны продолжиться. Так оно и вышло. В конце трапезы отец объявил, что

сегодня вечером мы отправляемся в Шоколадный Дом Уайта1 на Честерфилд-стрит, где

приготовляется шоколад из цельных кубиков, привозимых из Испании.

В тот же день я стоял с Эдит и Бетти, которые суетились возле меня, наряжая в

самый модный костюм. Затем все четверо мы прошествовали к карете, ждавшей у края

тротуара, и из нее я украдкой глянул на окна соседей и подумал, что вот бы к окнам были

прижаты лица девочек Доусона, или Тома и его братьев. Я надеялся на это. Надеялся, что

они меня сейчас видят. Смотрят на всех нас и думают: «Вот Кенуэи, у них вечерний

выезд, как у всякого приличного семейства».

4

На Честерфилд-стрит было оживленно. Мы смогли остановиться только возле

самого Шоколадного Дома, и тотчас же двери экипажа распахнулись и нам помогли

быстро пересечь битком набитый проход и войти внутрь.

Даже во время этой короткой прогулки от кареты до храма шоколада я видел

вокруг себя приметы Лондона: труп собаки, валявшийся в канаве, давнишнюю рвоту

1 Шоколадный Дом Уайта или White's Chocolate House или Mrs. White's Chocolate House — популярный в

Лондоне джентльменский клуб .

возле перил, цветочников, попрошаек, пьяниц и мальчишек, брызгавшихся грязью,

которая, казалось, бурлила на улице.

А потом мы оказались внутри, и нас встретил запах дыма, эля, духов и, конечно,

шоколада и в придачу — гомон фортепиано и громкие голоса. Над игровыми столами

склонялись люди, кричавшие все до единого. Мужчины пили из огромных кружек эль; и

женщины тоже. У некоторых я видел горячий шоколад и пирожные. Все, казалось,

находятся в сильном возбуждении.

Я глянул на приостановившегося отца и почувствовал, что ему неуютно. На

секунду я испугался, что он просто развернется и уйдет, но тут глазами со мной

встретился джентльмен с высоко поднятой тростью. Моложе отца, весь какой-то

сияющий, что было заметно даже издалека, он направил на нас трость. Отец с

благодарственным взмахом признал его и стал пробираться с нами через комнату,

протискиваясь между столами, перешагивая через собак и даже через одного или двух

ребятишек, которые копошились под ногами гуляк и, вероятно, надеялись, что что-нибудь

упадет с игровых столов: кусочки торта или, может быть, монетки.

Мы добрались до джентльмена с тростью. В отличие от отца, у которого волосы

были небрежно и не туго перехвачены на затылке простой лентой, у джентльмена был

напудренный парик с защитным шелковым чехлом на затылке и сюртук насыщенно-

красного богатого цвета. Джентльмен кивнул, здороваясь с отцом, и с театральным

поклоном обратился ко мне.

- Добрый вечер, мастер Хэйтем. Примите мои поздравления и наилучшие

пожелания. Не могли бы вы напомнить ваш возраст, сэр? По вашей повадке видно, что вы

солидный человек. Одиннадцать? Или уже двенадцать?

Сказав так, он с искрящейся улыбкой глянул через мое плечо, а мама с отцом

понимающе усмехнулись.

- Мне восемь лет, — ответил я и напыжился от гордости, а отец представил его.

Это был Реджинальд Берч, один из старших управляющих делами отца; мистер Берч

сказал, что он в восторге от знакомства со мной, а потом обратился к маме и с глубоким

поклоном поцеловал ей руку.

Следом он повернулся к Дженни и тоже взял ее руку, склонил голову и коснулся

руки губами. Я уже знал достаточно, чтобы понять, что то, что он делает, называется

ухаживание, и я глянул на отца, ожидая, что он вмешается.

Но вместо этого я увидел, что отец и мама восхищены, хотя у Дженни лицо стало

каменным и оставалось таким, пока нас провожали в отдельную комнату и рассаживали,

причем она и мистер Берч оказались рядом; а тем временем вокруг нас уже сновали слуги

Шоколадного Дома.

Я согласился бы просидеть здесь всю ночь, объедаясь шоколадом и пирожными,

которыми был уставлен весь стол. Отцу и мистеру Берчу, кажется, приглянулся эль.

Поэтому в конце концов одна только мама стала настойчиво говорить, что нам пора —

пока я не объелся, а они не выпили лишнего — и мы вышли наружу, на ночную улицу,

которая еще больше оживилась за прошедшие часы.

На какой-то миг я растерялся от уличного шума и смрада. Дженни сморщила нос, а

на лице мамы мелькнула тревога. Отец машинально подошел к нам поближе, как будто

мог заслонить нас от всего этого.

Грязная рука ткнулась почти мне в лицо, и я глянул вверх и увидел нищего, молча

просившего милостыню большими, жалобными глазами, которые казались светлыми на

фоне его грязного лица и волос; цветочник попытался за спиной отца пролезть к Дженни и

оскорблено ойкнул, когда мистер Берч тростью преградил ему путь. Меня кто-то пихнул,

и я увидел двух мальчишек, которые пытались до нас дотянуться.

И вдруг мама закричала, и из толпы метнулся человек в лохмотьях, с оскаленными

зубами и вытянутой рукой, и попытался сорвать с мамы ожерелье.

В следующую секунду я понял, почему отцовская трость так странно брякала: из

нее появился клинок, когда отец повернулся, чтобы защитить маму. Он в мгновение ока

оказался рядом с мамой, но раньше, чем достать клинок, он уже передумал, вероятно,

потому что вор был безоружен, и с грохотом вдвинул клинок обратно, превратив его

снова в трость, и не прерывая этого движения, крутанул ею и отшвырнул руку грабителя

прочь.

Вор от боли и удивления вскрикнул и опрокинулся прямо на мистера Берча,

который повалил его наземь, уселся верхом на грудь и приставил к горлу нож. У меня

перехватило дыхание.

Я видел через отцовское плечо, как у мамы округлились глаза.

- Реджинальд! — крикнул отец. — Не сметь!

- Он хотел вас ограбить, Эдвард, — ответил мистер Берч, не оборачиваясь. Вор

захныкал. У мистера Берча на руках выпятились сухожилия, а костяшки пальцев на

рукоятке ножа побелели.

- Нет, Реджинальд, это не дело, — спокойно сказал отец. Он стоял, обняв маму,

которая уткнулась ему лицом в грудь и тихо плакала. Рядом стояла Дженни, а с другой

стороны я. Вокруг нас собралась толпа — те же бродяги и нищие, что перед этим

приставали к нам, а теперь держались на почтительном расстоянии. На почтительном,

безопасномрасстоянии.

- Я не шучу, Реджинальд, — сказал отец. — Уберите нож и отпустите его.