«Домой!» – и больше ничего.
Узнал он, что отца не стало
В конце пространного письма;
Испытывал он горя мало,
Но опечален был весьма.
Они с отцом чужие были,
Грэй-старший не любил его,
Себя любил лишь самого.
На хмуром небе тучи плыли,
Грэй начал детство вспоминать,
В воспоминаньях – только мать
Пред взором мысленным вставала,
Отца как будто не бывало.
Отец любил во всём порядок,
Благоустроенность, покой;
Когда шалил Грэй-младший рядом,
Кричал: «Иди в углу постой!
Нельзя кричать! Нельзя шалить
И громко очень говорить!
Веди себя благопристойно!
Орать как конюх недостойно!»
А мать любила Грэя очень,
Когда он как-то заболел,
Сидела рядом дни и ночи…
И Грэй любил её, жалел:
Была девчонкой отдана
За Грэя-старшего она,
Любви в супружестве не знала.
Что в жизни хуже может быть?
Жила-скучала и страдала,
Потребность женскую любить,
Всю нежность пламенной натуры
Она излила на Артура,
Ни в чём его не упрекала
И всем проказам потакала;
И сын любил её так нежно,
Как только может сын любить,
Любовь как океан безбрежна,
И даже больше, может быть.
Пять лет не видел мамы милой,
Пять лет её не обнимал,
Отец уже лежал в могиле,
Грэй очень сильно тосковал.
На всей Земле, на всей планете
Союза чище не сыскать,
Чем мать и ласковые дети!
Священно это слово – мать!
Когда порт Дубельт показался,
Грэй вмиг до клотика15 добрался,
Впиваясь взором в синеву.
«Ужель увижу наяву
Леса, поля, луга и пашни
И замка зубчатые башни,
Где появился я на свет?
Земли прекрасней в мире нет!»
Он с мачты в миг один спустился,
У капитана отпросился,
Чтоб мать родную навестить,
В родимом замке погостить.
Грэй оказался снова дома,
По саду пышному прошёл,
«Тропинка каждая знакома!
Как на душе-то хорошо!» —
Подумал Грэй, он волновался,
По лестнице крутой прошёл,
Джим-конюх в холле повстречался,
«Вернулись вы! Как хорошо!» —
Промолвил конюх и заплакал,
Да так, что даже пол закапал.
– Cкажи мне, Джим, где мать моя?
Её хочу увидеть я!
– Она стоит перед распятьем
И страстно молится за вас.
И точно, в тёмно-синем платье
Она молилась: «Спаси нас,
О Всемогущий, Милосердный,
Господь наш Всеблагой Христос!
Мой сын любимый (он матрос)
На судне трудится усердно.
Спаси его и сохрани
От бурь бушующей природы!
Пусть будут тихи моря воды!
И от врагов оборони!»
Сказал Грэй: «Мама, это я!»
Сама от счастья не своя,
Она к груди его прильнула,
Чуть-чуть от радости всплакнула,
Лицо уткнув ему в плечо.
Грэй целовал ей горячо
Родные, ласковые руки.
«Я тосковал…» – «С тобой в разлуке
Я чуть с тоски не умерла.
Ты здесь! Всевышнему хвала!»
Грэй превратился в малыша,
От счастья он едва дышал.
Как хорошо быть с мамой рядом!
Себя ребёнком ощущать!
Почаще надо навещать
Родную мать. Столь нежным взглядом
Она смотрела на него,
Не ощущая ничего,
Лишь ослепительное счастье.
Она так счастлива была!
Как роза буйно расцвела,
Ушло душевное ненастье.
Они могли сидеть часами
Беседы нежные вести
Иль разговаривать глазами
И слова не произнести.
Прожив у матери неделю,
Грэй собираться как-то стал.
– Ты уезжаешь? Неужели
Ты от меня уже устал?
– Ну что ты, мама! Дорогая!
Я полон счастья и любви!
Но я без моря умираю.
Прости меня, прошу! Пойми…
– Не надо. Всё я понимаю:
Ты просто вырос, взрослым стал.
Грэй, нежно маму обнимая,
В щеку её поцеловал.
¶Когда он с матерью простился,
Обратно в Дубельт возвратился,
Чтоб с капитаном Гопом сразу
Решить один больной вопрос.
Грэй произнёс одну лишь фразу,
Гоп закипел: «Молокосос!»
Вскочил, как лев он заметался,
Но с Грэем через миг обнялся…
Через неделю бриг «Секрет»
Был куплен капитаном Грэем;
Набрав команду, он скорее
Решил объехать целый свет.
Глава седьмая
Четыре года Грэй скитался
И все моря избороздил,
И в Лиссе как-то оказался…
Он в Лисс впервые заходил.
Под выгрузкой стоял семь дней
Как столб «Секрет» у маяка;
Разгрузка кофе шла пока,
Скучать стал беспричинно Грэй;
Боролся с тягостной дремотой
И занимал себя работой,
По судну с боцманом ходил
И всем работу находил:
Велел он кливер16 заменить,
Почистить компас, трюм и клюзы17
И срочно палубу смолить…
Но чувствовал себя медузой,
15
16
17