Магеррам Зейналов
Ассы в деле
АССы в деле
Часть первая
Трещина и мир
- Кто ты, лодочник?
Рэмбо IV
Глава первая
Три загадки и мышь
Земля, Нью-Анджелес, контора Агентства по Странным Ситуациям
- ... Да, такие строили тогда корабли - настоящие гробы на фотонной тяге. "Ковчегу" повезло, что то была двойная звезда, и потому он пролетел по самому краю сферы Шварцшильда. Когда мы их подобрали, все были живы, правда терминатор искривления времени прошелся прямо по центру фюзеляжа, и детский сад, который находился справа от рубки, теперь напоминал дом престарелых. Но больше всего досталось помощнику капитана. Он стоял точнехонько на терминаторе и правая сторона его тела состарилась на добрых сорок лет. Когда мы нашли беднягу, он вел сам с собой нравоучительную беседу...
Говард внезапно замолчал, опустил голову на грудь и шумно захрапел.
Его никто не слушал. Боузер с самого утра пытался правильно собрать универсальнокалиберный всемёт, но после каждой попытки оставались лишние детали. Он нервничал, пялился в инструкцию, выходил подымить сигарой, возвращался и вновь принимался за дело.
Новый работник АСС грависапиенс Тоддд мыл посуду в раковине, стараясь тем самым произвести впечатление на коллег. В достижениях человеческой цивилизации он разбирался смутно и потому использовал изобретенную в незапамятные времена посудомойку в качестве жилья.
Со стороны выглядело это так - тарелки сами поднимались, натирали себя моющим средством и подставлялись под струю воды.
Тоддд был разумной формой гравитации и потому казался невидимкой. Как это совмещалось с теорией поля и квантовой физикой Тоддд знал с рождения (как и любой другой грависапиенс), но объяснить не мог.
Тоддд обращался ко всем на "вы", говорил о том, как ему нравятся Земля и люди. Спрашивал когда его возьмут "на дело". И это, казалось, была отличная идея. Но кое-что в Тодде настораживало. Например, он рассказывал анекдоты с конца, и считал это правильным, мол торт надо есть с вишенки.
Из чулана вышел уборщик Чен. В одной руке он держал швабру, в другой ведро с висящей на ободе тряпкой. Смочив ее, он начал мыть пол.
Чен походил на человека, был ростом в два метра, сутул и худощав. На этом сходства заканчивались. Кожа его была малахитового цвета и не имела растительности. Расы он был совершенно неизвестной, и уверял, что таких как он осталось совсем немного, возможно, два или три.
Впрочем, говорил уборщик мало, смотрел всегда в пол, извинялся, когда задевал кого шваброй, наотрез отказывался сменить инструмент на нечто менее антикварное. Сам он был конторе нужен еще меньше чем Тоддд (на него хоть имелись перспективные планы), но денег за свою работу Чен не брал вовсе, и вообще, был нанят капитаном в незапамятные времена, точнее, раньше всех. Какие цели преследовал капитан Говард, сотрудникам АССа оставалось только догадываться, но мнение его (чаще, молчаливое) они уважали, да и неудобств уборщик не причинял.
Чен с аккуратностью мастера боевых искусств прошелся шваброй под креслом, в котором сидел доктор Воннел. Доктор смотрел в окно и думал о работе.
За окном падали длинные как макаронины струи кислотного дождя. Яркие огни Нью-Анджелеса освещали серое небо. На низко нависшей туче можно было разглядеть ярко красный логотип Космо-колы. Мимо проходили люди и нелюди в серых плащах.
Весна, думал доктор Воннел, лучшее время в Нью-Анджлесе для немаркой практичной одежды, для плащей, которые не пробьет ни одна обычная кислота, а заодно и для хорошей головоломки в центре которой лежит убийство. И даже не одно, а целых три вроде не связанных случая.
Первый казался скучным, Воннел даже не сразу понял, почему вдруг Старски подключил к этому делу АСС.
Апартаменты Лоуренса аль-Баума, покойного главы "Сабспейс деливери" находились даже не в пентхаузе, а в доме на гравитационной подушке, который висел над небоскребом, известном как головной офис компании. Теоретически прикончить аль-Баума можно было разве что прямым попаданием тахионной ракеты по его дому. На такое мог пойти только самоубийца.
- Не то чтобы он так боялся за свою жизнь, - сказал Старски, пока они поднимались в лифте. - Безопасность у людей такого полета - часть личного престижа. Три слоя силовых полей вокруг дома. Попасть в него можно только через телепортационную камеру, которая просто не впустит того, кого не надо.
- Ага. Значит убийца - кто-то из своих.
- Мы тоже так подумали, и до сих пор не исключаем этой версии. Но проблема в том, что в дом аль-Баума никто не заходил и не выходил оттуда уже давно. Последние пару суток он много работал прямо там, и никого не впускал. У аль-Баума не было своих.
- Что он делал?
- Да ничего особенного. Будни крупных компаний, переговоры, то да сё.
- Ну, если вы так уверены...
Старски и Воннел вошли в телепортационную камеру и та перебросила их на тридцать восемь метров выше. Апартаменты и впрямь оказались роскошными, и были исполнены в неоколониальном стиле. На белых стенах висели картины. На самой большой из них белом по чуть менее белому было начертано эпическое полотно битвы толиманцев за собственную планету. Битву они тогда проиграли, и теперь четвертая Толимана был покрыт плотной сеткой заводов по производству красителя для касторского афродизиака. То что перед ним огромная картина, а не плохо выкрашенная стена, Воннел узнал только прочитав надпись в углу.
Да, талиманцы отлично разбирались в оттенках. Человеческую живопись они считали примитивной, что как-то сглаживало их комплексы по поводу не умения строить военные корабли лучше чем у людей. Первое слово, которое произносят талиманские младенцы - "пошлость!".
Воннел подошел к автопортрету Рембрандта, на который спустя века напоминал скорее известную работу Малевича.
Пол устилал роскошный живой ковер. Когда следователь и доктор вошли, он как раз пустил ветви по белому роялю, и под собственный аккомпанемент подвывал "Ночь в Тунисе" Диззи Гиллеспи, удачно имитируя трубу.
Почувствовав на себе человеческую тяжесть, ковер отыграл коду (чуть сойдя с темпа), всосал в себя отростки и притих.
- Присмотритесь, оглядите все вокруг свежим взглядом, - вальяжно произнес Старски. - Вам ничего здесь не кажется странным?
Воннел огляделся. Шестерукий золотой ангелочек, служивший ручкой для вазы открыл глаза, посмотрел на Воннела и покачал головой.
- Пока, вроде нет.
- Приглядитесь, приглядитесь. Может мы чего упустили.
Воннел прошелся по кабинету, добрался до стола, что стоял на возвышении. Там откинув голову назад, уставив взгляд в потолок, широко улыбаясь и капая слюной на паркет сидел макет трупа Лоуренса аль-Баума.
На столе перед трупом лежали бумаги. Ничего особенного, обычная деловая переписка в винтажном стиле, какая стала модной в последние пару лет. Для этого дела пришлось вновь высадить на опустевшем после войны Беллатриксе деревья, чему начавшие было вымирать аборигены были несказанно рады. Они перестали колоть иглами антропоморфные куклы и принялись изготавливать бумагу.
Гора Мусора, район Урановое Кольцо
Покойный родитель Майкла был не первой разумной мышью, зато он первым научился говорить на человеческом языке. Он умел четко выговаривать семь слов: "не, убивайте, меня, пожалуйста, я, разумный, спасибо", и никогда не расставался с самодельным мегафоном. В свою первую и последнюю встречу с человеком, отец Майкла торжественно поднял тот мегафон, откашлялся, но до последнего слова так и не добрался.
Майкл не любил людей и запрещал детям говорить на их языке. "Человеческий язык, это язык врага, - говорил он, - Мы - мыши. "Мышь" это звучит гордо. А главное, тихо".